Вскоре Никите Романовичу подвели Вельского. Жаль было глядеть на этого смутьяна, еще недавно преисполненного властью и вседозволенностью. Сейчас он весь съежился перед боярином, боялся поднять глаза. Никита Романович, возвышавшийся над ним на целую голову, глядел на него тяжело и пристально, ничего не говоря. Борис Годунов, появившийся тут же, сообщил, что обо всем с Богдашкой договорился, от дальнейшей борьбы он отказался и просит одного – не выдавать его на растерзание толпе. Борис в ожидании взглянул на боярина, ожидая, что тот не переменит данное ранее слово.
– Государю решать твою судьбу. Под стражу его и глаз с него не спускать! – молвил, наконец, Никита Романович и удалился прочь, и в палате сразу стало пусто, будто силой своей боярин заполнял все существующее вокруг себя пространство. Вельский же обернулся к стоявшему позади него Борису и, взглянув на него с болью, проговорил тихо:
– Что же ты? Отчего не поддержал меня? Разве не родня мы? Разве не вместе службу начинали? Вместе бы мы их всех изничтожили…
Борис глядел на него и видел перед собой их молодые годы, службу в опричнине, видел Малюту покойного, что обнимал их обоих за застольем и завещал держаться друг друга, но ничего Богдану не ответил на это, бросив лишь стражникам:
– Уведите…
Тем временем на площади перед толпой на танцующем жеребце стоял князь Иван Мстиславский, весь в сверкающей броне, в серебристом островерхом шлеме. Он говорил о том, что бояре Захарьины и государь живы, что изменники схвачены и понесут наказание, но люд не верил, толпа бурлила и волновалась, потрясая дубьем и вилами. И разом все смолкли, когда из открытых ворот медленно вышел Никита Романович Захарьин. Опустилось оружие, прекратились выкрики и проклятия. Иван Мстиславский, заметив перемены в толпе, обернулся с недоумением и, увидев боярина Захарьина, разом все понял. Подъехал ближе к нему, гремя броней и звеня перевязями, наклонился с седла, молвил тихо:
– Отправляй по домам защитников своих. Иначе сейчас дам приказ, их из пушек разметают тотчас. На тебе кровь будет, Никита…
Даже не взглянув на него, Никита Романович начал говорить с толпой, поблагодарил люд московский за заступничество и просил разойтись, дабы крови более не было. И толпа тотчас послушно начала расходиться, унося с собой убитых и раненых. Вскоре опустела площадь перед Кремлем, словно и не было ничего. Лишь черные пятна крови на земле и ворохи мусора напоминали о прошедших тут беспорядках.
– Никогда распрей меж нами не было, – молвил князь Мстиславский, когда Никита Романович прошел мимо него, направляясь к своему возку. – Скажи ныне, с нами ты или же нет? И ежели да, доложи о том думе. Сам ведаешь, как придется власть делить…
– Надобно не власть делить, а державу из пепла возрождать, – раздраженно возразил Никита Романович, садясь в возок, – о том наперво думы мои! С вами, не с вами… Тьфу!
И когда возок его покатился в сторону Варварки, охраняемый стражей и даже некоторыми из толпы бунтовщиков, что решили сопроводить любимого боярина до дома, князь Мстиславский, с прищуром глядя ему вслед, проговорил себе в бороду:
– Ну, поглядим!
2 глава
Казалось, с каждым часом, неотвратимо приближавшим грядущее утро, буря над Москвой становилась все злее и злее. Ветер рвал кровлю с крыш, выкорчевывал деревья или ломал их пополам, валил наземь несчастных горожан, не успевших укрыться от стихии, и словно усиливал безжалостный поток воды, хлеставший с неба.
Утром же в Успенском соборе будет венчаться на царство наследник покойного государя Иоанна Васильевича – Феодор. Но сейчас…