Ховинен откликается не сразу, но когда он отвечает, я улавливаю в его голосе нотки обиды:

– Ясно, ваше величество. Тогда позвольте посоветовать вам возвращаться как можно быстрее. На столицу надвигается мощный буран. Мне бы очень не хотелось, чтобы вы застряли где-нибудь по дороге, вдали от дворца.

Я мазнул взглядом по окну кареты и сжал губы. Свет в окне Каролины, который горел всё это время, погас. Похоже, она вернулась в свою комнату и легла спать. А это значит, что и мне больше нет смысла здесь задерживаться.

***

Каролина

Вернувшись домой, я первым делом направилась к отцу, чтобы рассказать ему обо всем, что узнала от Антэро. Отец уже лег спать и я вошла в его комнату, чтобы разбудить. Но стоило только занести руку над его плечом, как отец застонал во сне.

От его стона мое сердце сжалось, а рука опустилась. Вся решимость моментально испарилась.

Пусть поспит. Я поговорю об этом с ним утром. Тем более, и у меня самой уже глаза слипаются.

Но стоило мне только лечь, как сон будто рукой сняло. Я крутилась в кровати, в надежде устроиться поудобнее, подтыкала одеяло, взбивала подушку, но так и не могла никак успокоиться.

Все мысли возвращались к Антэро. И если поначалу они были исключительно о проклятье виноградников, то потом они перескочили у его поцелую.

Такому неожиданному, можно даже скзаать, предательскому.

Зачем он это сделал? Чтобы что? Разбередить старые раны? Показать, что но до сих пор не забыл меня или, наоборот, обозначить это как прощальный поцелуй?

Пожалуй, и для него и для меня было бы лучше, если бы это и правда был прощальный поцелуй.

Да, на секунду он вернул меня в прошлое, позволив снова пережить забытые ощущения трепета. Но у меня уже есть жених, а у него – невеста. Наши судьбы давно разошлись, мы уже два года как чужие друг другу.

Но отчего мне так больно?

Я уронила лицо в подушку и затрясла головой, пытаясь выбросить все это из головы. И снова безрезультатно…

Когда я подняла голову в следующий раз, в окне уже забрезжил жемчужно-серый рассвет. Где-то вдалеке прокукарекали первые петухи. Чувствуя, как от переживаний кружится голова, я со страдальческим стоном приподнялась на локте.

Пожалуй, пора приводить себя в порядок. Всё равно я больше не усну, а скоро заявится Матиас.

***

Карета Матиаса остановилась у наших ворот ровно в восемь, когда все только встали. Пользуясь случаем, я хотела снова поговорить с отцом, но тот был категоричен. Любые разговоры, вне зависимости от того, насколько они важные, должны подождать до тех пор, пока мы с Матиасом не вернемся обратно.

В итоге, к Матиасу я вышла столь же угрюмой, как и он сам. На нём было явно новое пальто, щегольская шляпа и сапоги, матово поблескивающие в свете утреннего солнца.

– Прекрасно выглядишь, дорогая, – небрежно сказал он, окинув меня быстрым взглядом, и склонился к моей руке.

– Доброе утро, Матиас, – откликнулась я, искоса поглядывая на него, – Папа сказал, ты что-то придумал по поводу нашей свадьбы.

На лице Матиаса промелькнула гримаса неудовольствия. Он кинул на меня быстрый холодный взгляд, но затем отвел его и натянуто улыбнулся.

– Скоро ты обо всём узнаешь, – он распахнул передо мной дверь кареты и подал руку, – Поехали.

Я замешкалась, растерянно глядя на чёрный зев дверного проёма. Сейчас как никогда остро на меня навалилась вчерашняя безысходность, когда я узнала, что нужна Матиасу только, как приложение к виноградникам.

И, как бы сильно я ни любила своего отца, как бы он не любил меня, но я не могла переступить через свои чувства. Сознательно сделать шаг вперёд, зная, что моя жизнь с человеком, для которого я ничего не значу, рискует превратиться в пытку…