— Ночная кукушка дневную перекукует.

— Ты, ты… — мама поворачивается ко мне, и я прикрываю ладонями причинное место. На моём лице самая дебильная из улыбок.

— Это вызов? — вскидывает голову Аманда.

— Это констатация факта, — улыбается Ева одним уголком рта. Походкой от бедра она подходит ко мне и выдыхает: — Хочешь меня?

— Да! — Не знаю, как прикрыть наготу Евы, ведь в любой момент может вернуться Катя.

— Тогда поцелуй! — Ева облизывает губы, и я, забыв обо всём, припадаю к ним. Поцелуй словно отбрасывает меня в далёкое прошлое. Стискиваю Еву в объятиях, прижимаюсь к ней. Пытаюсь собрать себя по кускам, эта женщина — магия, так и не познанная мною до конца. Отпускаю Еву. Перед глазами плывут круги.

— Хочу тебя, пошли в дом, — покрываю поцелуями её лицо и шею.

— А ещё чего? — Ева упирается руками в мою грудь.

Мы остались вдвоём. Маман нигде нет.

— Этот поцелуй… Он… Ненастоящий? — ощущаю себя обманутым.

— Почему же? — Ева убирает мою руку со своей груди. — Губы, титюли — всё а-ля натюрель!

17. Глава 17

Ева

Сногсшибательно! Хорошо сознание не потеряла. В последний момент оттормозилась. Вкус поцелуя Демида задурманил голову почище бутылки шампанского. Тело помнит этого парня и хочет его. А ещё оно болит от моего дефиле по кромке бассейна. Но это того стоило. Иствикская ведьма бежала с позором. Надо признать, годы и пластические хирурги обошлись с ней благосклонно. Даже силикон в грудь качнула.

— Ева, — Демид, красный как болгарский перец, накидывает мне на плечи халат, — Надо обработать твои раны.

— В больнице обрабатывали только по утрам, — отмахиваюсь от него.

Демид хитро улыбается:

— Если ты хочешь, чтобы шрамы остались на теле навсегда, то могу не заморачиваться.

— Шрамы останутся на душе, если ты не поможешь мне в одном деле. — Сердце кровоточит по Цезарю. Пока сидела у бассейна, навела справки в местной ветеринарке. Выяснила, куда увезли тело.

— Любой каприз, Багира, — Демид стоит за спиной и дыханием отправляет стаю мурашек гулять по моему телу. Проходится языком по ключице и шее.

— Отвези меня в центральную ветеринарку. Я хочу попрощаться с Цезарем.

Демид вздыхает:

— Ты нисколько не изменилась. Только кошки стали раз в пятьдесят крупнее.

— Поехали?

— А до завтра не терпит?

— Нет. Протокол вскрытия готов и сегодня моего мальчика сожгут, — слёзы наворачиваются на глазах.

— Пойдём, помогу тебе одеться.

Поворачиваюсь и смотрю в глаза Демиду. Вроде не шутит.

— Пойдём.

В комнате Демид усаживает меня на кровать и открывает мой чемодан:

— Что за средневековые камзолы? Ты музей ограбила?

— Другой чемодан открой, — улыбаюсь я. — В этом костюмы для выступления.

Демид щёлкает замками и перебирает вещи в другом чемодане:

— М-да, здесь наряды посовременнее, но тоже… Что это за платье-кишка?

— Это вообще-то из весенней миланской коллекции, — вскипаю я.

— Я так и подумал. — Демид с интересом перебирает вещи. — О, хоть что-то мирское — джинсы. А вот и спортивный костюм. На нём и остановимся. Трусы-то где?

— Поставь чемодан на кровать, ревизор хренов! — бью кулаком по одеялу.

— Ну вот ещё! Грязный чемодан на шёлковое бельё?

— Ах, простите! — разглаживаю мягкую голубую ткань пододеяльника.

— Нашёл труселя! Небеса, они хоть что-то прикрывают? Твои хлопковые шортики до сих пор снятся.

— Фетишист! Дай сюда!

Демид продолжает причитать:

— Кружавчики, резиночки! С твоими ранами это бельё несовместимо.

— Что же мне, без трусов ехать?

— Как вариант! Лифчик тоже пока не стоит надевать.

— Ну, пока у меня и без лифчика стоит! — беру реванш за разнесённый в клочья вкус в одежде. Расправив плечи, опираюсь ладонями позади себя.