Грязно-бежевые стены, щелястый деревянный пол… На противоположной от дивана стене в комнате Яна висела фотография странного пожилого человека с взъерошенными волосами и высунутым языком.

— Кто это?
— Так, один старинный ученый.
— Я уж думала, неужели какой-нибудь родственник…
— У меня родственников, кроме матери, нет.

Он перехватил взгляд, который она бросила на заставленную книжками полку.

— Ты умеешь читать?
— Я училась в школе, — обиженно сообщила Маша.
— Не обижайся, в твоем поколении хватает неграмотных.
— Почему это «в твоем поколении»? Ты ведь ненамного старше… Сколько тебе?
— Двадцать два. Но мне повезло, учителя хорошие были.
— У меня тоже, в общем, неплохие. Мы даже геометрию начали проходить.
— Да, на самом деле круто.
— Что в этом смешного?
— Ничего, — Ян загасил улыбку. — Хочешь взять что-нибудь почитать?
— Нет!!!
— Чего ты дрожишь? Они все из разрешенного списка.
— Все равно не надо. Брата из-за книг и посадили. Нет-нет, спасибо.
— Ладно.

Они просидели в комнате Яна долго. Пили чай с солеными сухариками, рассказывали друг другу о своей работе (Ян уже несколько лет работал в цеху, где собирали паровые автомобили для среднего и мелкого начальства), иногда просто молчали, перебирая что-то в памяти. Было, в общем, нормально, уютно и спокойно, и временами Маша словно забывала, почему она здесь оказалась.

Когда небо за окном затянулось вечерними тучами, стало понятно: Маше давно пора домой, где придется объяснять родителям, что произошло сегодня в метро. Она пыталась отогнать от себя эту кошмарную мысль, но с каждой минутой получалось все хуже и хуже. Ян уловил ее беспокойство.

— Если так уж боишься домой идти, оставайся тут. Мать ничего не скажет. А завтра что-нибудь придумаем.

Он поставил на стул чашку и случайно, а может и не случайно задел Машину руку.

— Нет, пойду я.

Маша встала с дивана, накинула плащ, который висел на спинке стула. Ян все-таки предложит проводить или останется?

4. Глава 4

Конвейер двигался с пронзительным скрипом, от которого закладывало уши. Время от времени ленту заедало, и тогда подходил ремонтник. Громко чертыхаясь, орудовал своими незатейливыми инструментами. Если ремонт затягивался, наступал самый приятный момент в течение всего рабочего дня, вернее, рабочих суток.

Вот и сейчас работницы расположились в углу цеха на груде старых картонных коробок и устроили перерыв. Можно было заморить червячка прихваченными из дома сухарями, поболтать с приятельницами, просто отдохнуть. В основном здесь были молодые девушки, но попадались и уже взрослые женщины — вечно усталые, с увядшими лицами и единственной мечтой избавиться от преследовавшего их столько лет шума конвейера. Маша закрыла глаза и задремала. Поскорее бы закончилась смена!.. Хотя идти домой тоже не особенно хотелось: за последнее время обстановка в осиротевшей семье стала невыносимой.

Нет, скандалов и криков, как у некоторых соседей, не было. Наоборот, стояла бесконечная тишина. Когда Маша в день гибели Сергея вошла в квартиру, родители уже все знали. Им на редкость оперативно сообщили о происшествии в метро: несчастный случай. Тело, по которому проехался поезд, семье не выдали. Кремация состоялась в одном из санитарных пунктов, согласно принятым нормам и правилам. Ножевая рана даже не упоминалась — когда в деле были замешаны странники, молчание считалось нормой, приходилось смириться. Следы насилия просто не фиксировались. Скворцовым выписали справку о смерти члена семьи и оставили эту самую семью в покое. Никаких разбирательств и последствий.

Если раньше молчала только мать, то теперь замолчал и отец. Прошло уже десять дней, а он все так же молча уходил на работу и вечером появлялся в квартире без единого слова.