Сильные пальцы крепко стиснули Машину руку. Расталкивая спускавшихся вниз, нарушая все правила, наплевав на все предписания и возможность нарваться на подземный патруль, который время от времени обходил метро, они бежали в полутьме. Сзади оставались возмущенные крики тех, кто едва успевал спастись от падения, вовремя уцепившись за перила.

Выскочили на поверхность. Им удалось незаметно проскользнуть мимо стражника, который наблюдал за порядком на входе в метро. Пригнувшись, чтобы их не было видно за пластиковым барьером, выбрались на улицу. Теперь можно было уже не торопиться: странники, даже если они их преследовали, находились далеко внизу. Впрочем, и сил бежать все равно не осталось, во всяком случае, у Маши.

Завернули за обшарпанную пятиэтажку. Возле кирпичного забора валялись куски арматуры, подгнившие доски. Тут же лежал обломок бетонного столба, на который опустилась Маша.

Незнакомец присел рядом на какой-то ящик, снял кепку и вытер ладонью вспотевшее лицо. Совсем молодой, хотя явно постарше Маши. Темно-русые волосы, карие глаза с длинными прямыми ресницами, упрямый подбородок… Маше вдруг пришло в голову: ее спаситель чем-то похож на Сергея. Хотя, наверно, теперь все молодые худощавые мужчины будут напоминать брата, который только что был рядом и внезапно исчез.

И вот тут у нее по-настоящему хлынули слезы. Она громко всхлипывала и что-то бессвязно бормотала.

— Не реви! — сказал парень. — А то еще патруль услышит, если вдруг забредет сюда.
— У меня убили брата, и я должна помалкивать? Ой, а что я скажу родителям?! Они же его пять лет из тюрьмы ждали! За что, он никому ничего плохого не сделал… Я думала, теперь все у нас будет хорошо, — причитала Маша.

Он тронул ее за плечо.

— Ну, не плачь, не изменишь теперь ничего.
— А может, он остался жив? Ты меня так быстро утащил оттуда. Я должна была остаться! Не убили бы они меня…
— Нет, странники действуют наверняка. Да и поезд как раз по нему проехал. В любом случае семье сообщат. У него ведь было с собой удостоверение личности?
— Да, конечно. Мы сегодня забрали его из тюрьмы, ему там только-только документы выдали.
— Тебя как зовут?
— Маша.
— Ян.
— Первый раз слышу такое имя.
— Полное имя Емельян, но меня никто так не называет. По-моему, просто Ян — лучше. Я в этом секторе живу. А ты где?
— В девятом секторе.
— Ого, престижный райончик. Редко там появляюсь.
— Да какой престижный, обычный. Все как везде, одна серость и грязь вокруг.

Маша всхлипнула, вспомнила, как целую неделю наводили идеальный порядок в квартире перед возвращением Сергея, и снова зарыдала.

— Давай я тебя домой провожу, — предложил Ян.
— Боюсь туда идти. Что я вечером скажу родителям?
— Ты ни в чем ведь не виновата. Что ты могла сделать?
— Знаю, но от этого не легче.
— Ну, пошли тогда ко мне, здесь близко.

Хотя Маша пребывала в ступоре, тем не менее, возмутилась.

— К неизвестному мужчине? Знаешь, как за это женщин осуждают? Комитет по защите нравственности все время борется со всякими уродливыми антиморальными явлениями.
— А как комитет по нравственности догадается, что ты была у меня в гостях?
— Не знаю… может, соседи сообщат.
— Они сейчас на работе. Да и плевать всем, кто к кому и зачем приходит. Пошли, хоть успокоишься. Не трону я тебя, не бойся.
— А я и не боюсь.

Его дом был в десяти минутах ходьбы. Такая же обшарпанная пятиэтажка, что и та, возле которой они недавно нашли приют.
Поднялись на четвертый этаж, и Ян повернул ключ в двери.
Тесная прихожая, две комнаты, мебели совсем немного.

— Эта комната матери, а та, что поменьше — моя. Проходи, плащ снимай, на диван садись. Сейчас чайник вскипячу.