– Что-то случилось?

– Оставила телефон в машине.

Эзра кивнул, в таких ситуациях лучше помолчать. Женщина заметила его растерявшийся взгляд.

– Сегодня мы всей семьей ехали в театр, на премьеру. Хотела показать им место, где работаю. Где дышу и… И просто радуюсь жизни… Но машина попал в аварию…

Эзра открыл рот, чтобы что-то сказать.

– Нет-нет, не переживайте, авария не серьезная, небольшая царапина, она провела по тонкой шее длинными пальцами, задевая небольшую рану, – мой муж и сын подъедут позже. А мне надо было срочно ловить такси, чтобы приехать пораньше, и провести генеральную репетицию.

– Вы вижу, очень любите свою семью, – мужчина включил поворотник, и свернул вправо.

Женщина вдруг погрустнела.

– Вообще-то в нашей семье не все так гладко, как могло бы быть.

– И в чем же дело? – Эзра рукой показал водителю, пытающемуся перестроиться в другой ряд, чтобы тот проезжал.

– Это долгая история, – женщина поджала ярко накрашенные губы и отвернулась, наблюдая теперь за тем, как соседняя машина трогается с места.

Эзра привык, что сначала люди бывают неразговорчивыми. Закрытыми. И думающими, что они здесь единственные, кто понимает все в этой жизни. И Эзра полагал, что он тоже знает о жизни больше, чем люди, которые садятся в салон Черного Кэба. У него были на то причины. Он полагал, что лучше разбирается в жизни.

Но это проходит.

Для этого обычно требуется не один месяц, для осознания этого порой года бывает мало.

Женщина по-прежнему молчала, и даже когда Эзра мельком взглянул на нее, она продолжала смотреть в окно и делать вид, что ничего не происходит.

Молчание никогда не длится вечно. Рано или поздно человек начинает говорить. Когда – зависит только от ситуации. И обычно, если человек все-таки садится в такси к незнакомцу – ситуация располагает. Ведь гораздо легче открыться незнакомцу, нежели человеку, с которым тебя связывает что-то общее.

– Знаете, он, мне кажется, никогда не относился ко мне… С должным уважением.

Вот оно. Из нее вырвался крик о помощи, крик, говорящий о том, что она была одинока. У нее был муж. Был ребенок. Но эта женщина была одинока. Ведь зачастую одиночество – это в голове, а не в пустой квартире, когда металлические ключи ударяются о стеклянный столик в темной прихожей. Одиночество – это когда не можешь сходить в кафе или в кино без компании, когда зависим от людей и ждешь, что они будут тебя ценить.

Но они не ценят.

А когда не ценят, в голову закрадывается одиночество. Обустраивается в хорошо-отлаженном мозгу и больше никогда не покидает его, из раза в раз напоминая о себе, когда вокруг тебя полно людей, а ты – один.

– О каком уважении речь? – Эзра взглянул на поджатые губы и бегающий по салону взгляд.

– Я не знаю, – женщина развела руками, – он был ко мне холоден что ли. Я так старалась стать хорошей женой и мамой, а он будто не замечал мои старания!

– Как мне известно, – Эзра включил дворники, потому что начинался снег, – люди не меняются.

– И что вы хотите этим сказать? – лицо девушки напряженно было развернуто теперь к Брауну и заинтересованно изучало изрытое морщинами лицо.

– Говорить ничего не хочу. Хочу спросить, неужели он всегда был таким? Неужели всегда относился к вам без должного уважения? Неужели был черствым, когда вы только встретились?

Женщина задумалась, закусив губу и забыв напрочь о помаде, которой было предписано высшим судом размазаться сегодня по тонким губам.

– Если он всегда был такой, к вам тогда второй вопрос, – Эзра продолжал, – почему же Вы выбрали его. Такого бесчувственного. Такого…

– Он таким не был, – женщина сложила руки в замок, и наверняка, сильно надавила на тонкую кожу длинными ногтями.