Он старался жить настоящим, но прошлое часто накрывало его с головой. Часто становилось тяжело дышать и хотелось вынырнуть из воды, что затекала в уши и нос. Он пытался смотреть в будущее и дышать настоящим, но так хотелось хотя бы иногда оборачиваться и наблюдать за собой – прошлым.

У него была его Мэри.

Мэри, которую он любил с того самого момента, как будучи подростками они лежали на песочном пляже и придумывали имена чайкам, гоготавшими так громко, что двое влюбленных подростков иногда закрывали уши, чтобы хотя бы на минуту послушать собственный шум в ушах, а не крик чаек.

Он любил ее, когда будучи выпускницей школы она подарила ему его первый поцелуй, тогда, чуть больше тридцати лет назад, под дождем и с обещаниями, что все будет хорошо. Он любил ее, когда она закончила университет и в своей выпускной речи сказала, что благодарна Эзре Брауну, мальчику, который помог ей стать лучшей версией себя, она сказала это будущему мужчине, который стоял через несколько лет стоял перед ней на одном колене в небольшом кафе и говорил о любви, что та была способна подарить.

Он любил ее, когда она набрала вес и забеременела ребенком, которого не смогла родить, ведь тогда, сидя в ее палате после неудачных родов он клялся, что будет любить ее если не до конца жизни, то хотя бы вечно. Он любил ее, когда она пыталась скрыть морщины, сидя за туалетным столиком в спальне. Он любил ее…

Но он не заметил.

Она его больше не любила.

А дальше, молчание, пробирающее до костей и ощущение пустоты после того, как в его жизни больше не стало Мэри. О ее имени теперь напоминало лишь свидетельство о разводе и фотоальбом, который по-прежнему хранился теперь в его холостяцкой квартире.

Ему было сорок, когда она ушла.

Ему было сорок, когда он пообещал себе, что больше никогда в своей жизни не подпустит к себе никого, кроме боли, страха и одиночества.

– Вы о чем-то задумались? – теперь уже женщина задала вопрос, заинтересованно смотря на Эзру.

– Думаю, как проехать без пробок побыстрее, – соврал Браун, быстро приводя свои мысли в порядок.

– Ничего, я не тороплюсь, – отмахнулась женщина.

– И все же ваш муж, он должен знать правду, я не советую, не говорю… Что нужно сказать об этом… Но все же было бы хорошо, если бы вы сказали…

– Если бы измена была моим единственным грехом…

– И что же вы совершили еще? Не думал, что бывает что-то хуже измены, – Эзра сжал челюсти. Каждый раз, когда он произносил это слово вслух, становилось дурно и появлялось желание открыть окно.

– Я подставила человека, но если я вам расскажу, – она как-то невесело ухмыльнулась, – боюсь, вы отправитесь в полицию.

– Во-первых, не все в этом мире решает полиция, во-вторых, истории своих клиентов я не распространяю, хотя бы только потому что не хочу, чтобы водителей Черных Кэбов считали самыми главными сплетниками Лондона, собирающими коллекцию грязного белья своих клиентов, – Эзра совершил очередной поворот налево, и женщина ухмыльнулась, Браун добавил, – не буквально, конечно.

– Вам почему-то хочется доверять, – она даже, кажется, улыбнулась, – человек, которого я полюбила… Он не совсем хороший человек… – начала говорить женщина.

Но, помните? Мы сами выбираем себе актеров, подходящих под список качеств, которыми по нашему мнению он должен обладать. И раз уж она его выбрала…

– И чем же плохой отличается от другого, тоже, правда, плохого?

– Он… В прошлом году он сбил мужчину на дороге, на окраине Лондона. Какой-то мужчина переходил и не смотрел по сторонам, хотя следовало бы…

– И это все?

Женщина молчала. Говорить правду всегда было задачей не самой простой, можете спросить кого угодно.