В январе 1992 священник Александр Шаргунов познакомил меня с профессором Патриком де Лобье, директором Международного центра христианского образования при Женевском университете.

– Позвоните, вы ведь французский знаете. Он какую-то группу набирает для обучения. Только осторожнее с ним, наверняка это какая-то экуменическая затея. Вот телефон в его гостинице, сошлитесь на меня.

Вечером мой звонок сразу застал его в номере. Де Лобье выслушал внимательно и дружелюбно. Подтвердил, что собирает группу православной молодёжи для университетского спецкурса по изучению западного христианства. Объяснил, что зачисления в группу, нужно написать по-французски краткую автобиографию, упомянуть о религиозных убеждениях, образовании и сфере интересов. Я предложил встретиться вечером следующего дня.

– Ну, если вы успеете всё приготовить, буду ждать вас завтра в шесть часов в восточном холле гостиницы «Россия».

Опознать его оказалось просто. В пустынном зале рядом с барной стойкой одиноко сидел перед чашкой кофе и раскрытой папкой с бумагами человек с худым горбоносым лицом и крупным морщинистым лбом. Я окликнул его по имени. Профессор привстал из-за столика, приветственно тряхнул мою руку, пододвинул стул и подозвал официанта. Я перевёл:

– Ещё кофе и… и чай с лимоном. Всё!

Улыбающиеся карие глаза пристально вглядывались в меня в течение всего разговора. Собеседник одобрительно кивнул, услышав имена Дмитрия Дудко и Александра Меня, вздохнул при упоминании о КГБ, покачал головой после рассказа об исключении из аспирантуры МГУ и Института искусствознания:

– Ужасное было время. Вы ещё один свидетель.

Минут десять он расспрашивал меня о русском православии, отношении к церкви, о некоторых общих знакомых в Москве и Париже – Аверинцеве, Игоре Виноградове, Каррер д´Анкосс – и моём проекте возвращения верующим важнейших святынь.

– Рад был познакомиться! – он поднялся из-за стола. – Я посмотрю вашу биографию и на днях позвоню.

Через день де Лобье торжественно сообщил по телефону:

– Ваше досье принято! Поздравляю! В посольстве Швейцарии вам выдадут визу на три месяца, с марта до мая. Расходы на дорогу оплатят в Женеве. До встречи!

25 февраля я получил швейцарскую визу с марта по май и решил не лететь, а ехать поездом, увидеть Европу не с неба, а с земли. Поезд из Москвы до места ходил лишь раз в неделю, на ближайшую субботу билет я купить не успел. Его продавали за доллары, мне нужно было поменять рубли и отстоять длиннющую очередь.

Уезжал я утром 7 марта. Мама пришла меня проводить на Белорусский вокзал, увидела у вагона «Москва – Женева» и обняла.

– Опять уезжаешь! Теперь в Швейцарию… – прижалась к плечу, чуть слышно охнула, затем вынула из сумки пакет с домашней едой. – Не вздумай отказываться!

Я и не думал. Вдруг понял, что съедобной чепухи, которую я купил в дорогу, мне явно не хватит:

– Спасибо, мам! С едой ты точно угадала.

Прощальный разговор всегда ни о чём, родные души расстаются на краю неизвестности. Для тихой боли слова – лишь лёгкий наркоз. Я боялся, что мама заплачет. Нет, она, поджав губы, лишь смотрела мне в глаза. Этот взгляд из детства, совсем забытый, прорвался через десятилетия.

– Мама!

Наверное, я улыбнулся. От печали. Никто о ней не должен был знать, особенно она. Но именно она-то, всё-всё знала.

– Будь умницей, сыночек, береги себя там. Пусть Бог тебе поможет!

Когда-то это слово было запретным в нашей семье. Родители боялись за меня, но от гэбистов уберечь не смогли. Я всё потерял, а мама обрела веру. Да нет, она всегда была верующей, только вида не подавала. Проводник попросил пройти в вагон. Несколько весёлых мужчин загасили сигареты и аккуратно бросили на пути между вагонами, полнотелые дети и жёны засеменили внутрь. Их никто не провожал, а у соседних, обычных вагонов толпились и шумели люди.