И дело вовсе не в том, что пациенты больше не верят в новые препараты. Сами лечащие врачи не решаются на последний шаг – сообщить пациенту о бессмысленности их дальнейшего приема. Х. Самонигг предполагает, что причиной тому является редкое, но случающееся иногда чудо, когда терапия приносит положительный результат, которого никто не мог предвидеть. Это стимулирует врачей применять терапию к бо́льшему числу пациентов. Но в таком решении отсутствует элемент рациональности, поскольку, если у одного пациента из 100, вопреки ожиданиям, наступает положительный эффект, то оставшиеся 99 обречены на негативные побочные действия препарата. Идентифицировать больного, которому данный медикамент может целенаправленно помочь, в настоящее время еще невозможно.

В момент установления диагноза у приблизительно половины раковых пациентов болезнь находится в прогрессивной стадии, когда излечение практически нереально. Терапия в этом случае заключается в симптоматическом лечении, увеличении продолжительности жизни при сохранении более высокого ее качества, что часто на практике совместить невозможно. Хотя препараты нового поколения имеют меньше побочных действий, химиотерапия является тяжелым испытанием для больных. Пациент теряет аппетит, слабеет, ему не под силу подняться с кровати. Такая «продленная» жизнь становится еще одной фазой страданий и теряет смысл. Больной лишается возможности привести в порядок свои личные дела и провести последние месяцы при пока еще удовлетворительном состоянии в кругу родных и близких. Однако опросы больных показывают, что они желают быть подверженными самым радикальным формам терапии, невзирая на сравнительно малый шанс полностью выздороветь. В британских исследованиях, проведенных в 1990 г. среди 100 онкологических больных, сообщалось о том, что все без исключения больные были согласны на проведение противораковой терапии, даже при шансе выздоровления в 1 %. Опрошенные онкологи, в свою очередь, считали, что применение терапии целесообразно при наличии 10 % шанса на успех, медсестры с онкологической практикой – даже до 50 %! Сюда же следует отнести и ответы контрольной группы здоровых людей, родных или близких пациентов, а также студентов-медиков. Даже если химиотерапия не ведет к выздоровлению, а только к продлению жизни, то эта процедура целесообразна, если жизнь продлевается на 3–12 месяцев, считают больные, на полгода до года – врачи-онкологи, на 1–2 года – практикующие врачи и медсестры, от 2-х до 5 лет – группа здоровых людей. В этих результатах можно заметить разницу в отношении к ценности продления жизни людей, в зависимости от того, насколько тесно они связаны с этой болезнью и больны ли сами. В одном из голландских исследований 2003 г. были опрошены 140 пациентов с метастазирующими опухолями на предмет того, хотят ли они подвергнуться химиотерапии или готовы отказаться от нее в пользу наиболее оптимального поддерживающего ухода. До заключительной беседы с врачом две трети всех пациентов, особенно молодые, отдавали предпочтение лечению. Из них трое из четырех после разговора остались при своем мнении[18].

А вот сообщение из газет, подтверждающее новый триумф фармакологической индустрии в достижении вершин ценообразования на разработанные медикаменты. Препарат создан для борьбы с LPLD – очень редким заболеванием обмена веществ, при котором организму больного не хватает одного гена, помогающего усваивать поступающие жиры. При такой болезни пациенты должны регулярно подвергаться очистке крови, иначе им грозит смерть. К этому следует добавить употребление исключительно обезжиренной пищи. В противном случае больному грозит воспаление поджелудочной железы. В ноябре 2012 г. Европейская комиссия по генной терапии дала разрешение на выпуск медикамента против LPLD под названием Glybera, который достаточно принять один раз, чтобы избавиться от болезни. Однако инъекция стоит 1 млн евро. Основанием для рекордной цены препарата разработчик считает восстановление естественной функции организма.