Разные слова складываются в предложения и лезут наружу из недр моей лохматой головы. Не всегда красивые, часто не умные, но какие-то важные для меня именно в это время.

Я прекрасно знаю, что это всё из-за надвигающегося фронта пониженного давления и хронического синусита, но всё-таки мне нравится думать, что осень приносит мне вдохновение.

Некое чувство неясной тревоги, душевный зуд, который иногда получается сублимировать в сносный текст. А иногда нет, и тогда сёстры Усталость и Депрессия приходят меня навестить со своими новейшими приспособлениями для тихих печальных игр.

Порой слова начинают складываться в самые неожиданные моменты. А когда всё для этого подготовлено – не выходят, и хоть умри. Вот тебе влажная вуаль облаков, вот тебе ржавые остовы гор, вот тебе сквозняк из-под балконной двери – смотри и чувствуй. Но нет. Когда напишется, тогда напишется.

А пока осень, кашель, мурлыканье кошек под одеялом и спутанный клубок мыслей, который предстоит разобрать.

В Бухаре, возле пруда Ляби Хауз, в самом историческом центре, есть старое дерево. Это давно засохший тутовник, который стоит здесь с чёрт знает каких времён – видел и Амира Тимура, и бухарских эмиров, и советскую власть, и бомбардировку, и много чего ещё. Если бы он мог говорить – сколько бы всего рассказал.

А представьте себе, чтобы в центре Алматы вот так сохраняли давно засохшее дерево. Оно не несёт никакой функции, просто символ – ровесник эпохи, в которую построен старый город.

Я восхищался бухарским тутовником в прошлый приезд, не мог пройти мимо и в этот раз. Очень сильные ощущения. Эта патриархальность Бухары очень привлекает, потому что она настоящая, не показная. Там так и живут – в перемешанной атмосфере прошлого и настоящего. Она вся здесь и сейчас. Стоит повернуть за угол ухоженной туристической достопримечательности – там всё также, как пятьсот лет назад.

Или вот, например, пошёл я в Центральный парк, сел перекусить в кафе. Кроме меня посетителей не было. В какой-то момент девушки-официантки устали накалывать мясо на шампуры, включили погромче свою узбекскую музыку с заводными барабанами и стали танцевать. Среди дня, просто для веселья. Потанцевали и сели дальше работать.

И я вот думаю – как много поколений людей любит одинаковую фольклорную музыку? А где культурные революции, конфликт отцов и детей? Где бухарский рок, бухарское диско, техно, тектоник?

Конечно, в ресторанах поют Стаса Михайлова с узбекским протягиванием, но это для туристов. А сами слушают то же, что слушали их бабушки. Я никогда не любил музыку, которую любили мои родители. А здесь поколениями любят одно и тоже, слушают одно и тоже, танцуют под одно и тоже.

Нет никакой старой и новой Бухары. Есть просто Бухара, в которой тысячу лет едят сладкий плов, слушают свои эти дудки, носят цветастые наряды. Хорошо это или плохо – я не знаю. Но это есть. И плевать им на XXI век и айфоны.

Сажусь в поезд Самарканд – Ташкент. Сидячий вагон разделён на отсеки, в отсеке шесть кресел друг напротив друга, посередине столик. Еду со своей спутницей – явные туристы с рюкзаками и в яркой одежде. В нашем отсеке также два узбека средних лет и два узбекских мальчишки-подростка. Мальчишки едут с большой группой детей – остальные в соседних отсеках.

Трогаемся, приходит проводник, предлагает чаю. Один из узбеков на узбекском языке просит два стакана «лимон чой» для себя и своего товарища. Мы со спутницей просим два стакана для нас. Проводник передаёт наши просьбы специальной девочке и отправляется опрашивать остальной вагон. Приходит девочка, которая оснащена всего двумя руками, приносит два чая, ставит на столик. Я, как воспитанный человек, не тянусь сразу – предлагаю сначала взять узбекам, ведь они заказали раньше.