– Собирайся! Расселась как на базаре. До вечера не дойдём.

И тут же, испугавшись, что любимая обидится, стал сам складывать продукты в заплечный мешок, заговорил мягко, виновато пряча глаза:

– Давно хотел спросить, каким ветром тебя в землемеры занесло? Дело, вроде, не девичье?

Наталья, хоть и заметила замешательство мужа, но вида не подала, отозвалась весело:

– Так рассказывала же: денег учиться в педагогическом не было! А на курсах землеустроителей стипендия – сто двадцать рублей! Общежитие бесплатное. Я тогда и пальто себе купила, и платье. Можно было дальше образовываться, высшее получать, но у меня ж малые – сёстры да братик…

Под низеньким маленьким окошком отцовского дома, на вросшей в землю лавочке, коротко стриженная, словно мальчишка, Ниночка так увлечённо наряжала тряпичную куклу, что не услышала скрипа калитки. Наталья подошла к ней тихонько, на цыпочках, и, радостно охнув, подхватила на руки. Девочка вздрогнула, оглянулась и, тоненько завизжав от восторга, повисла на шее у сестры:

– Натка, Наточка, как я соскучилась!

Заслышав голоса, из избы выскочил сияющий Алёшка, худющий, босой, в одних холщовых коротких штанах. Приметив Трофима, остановился. Еле сдерживаясь, поздоровался степенно, протянув руку, представился гостю по-взрослому:

– Алексей!

На большее его не хватило. Сорвался с места, бросился к Наталье, обнял, не стерпев, чмокнул в щёку.

Арсентий Григорьевич показался из хлева, где чинил перегородку. Рукава рубахи закатаны до локтей. Лицо, руки словно закопчены, успели покрыться коричневым загаром. Широко улыбаясь, щурясь от хотя и закатного, но ещё яркого солнца, наблюдал издалека, придирчиво рассматривал Севостьянова. Наталья заметила, смущённо подхватила под руку Трофима, подвела к отцу.

– Это муж мой! – и заалела, кровь ударила в лицо – ничего с этим не поделать, хоть провались на месте.

– Что ж, гости дорогие, проходите в хату, знакомиться будем! – приветливо улыбнулся Арсентий Григорьевич. – Лёша, подай-ка мне воды и полотенце! Да предупреди Агриппину Сергеевну, чтоб на стол накрывала.

Мачеха, моложавая вдовая баба, и так уже суетилась, хлопотала, из окна завидев гостей и сразу смекнув, что к чему. Торопливо повязала припрятанный до поры новый платок, затёртый фартук поменяла на свежий, бросилась убирать с глаз долой разбросанную одежду. Закинула за каптур скрученную постель, прикрыв её занавеской, смахнула метёлкой под печь дровяные щепки и мусор. При этом лихорадочно соображала, чем угостить нежданно пожаловавших. Бульба в подполье заканчивалась, до нового урожая ещё далеко, но с утра в чугуне оставалась сваренная в мундире. Яйца есть. Молоко. Зелёного лука нащипать можно.

Нетерпеливо сглатывая слюнки, Ниночка и Лёша заворожённо следили, как сестра выкладывала на стол гостинцы. В полотняном мешочке – сахар, кулёчек конфет-подушечек, розовая пастила, пряники, белый хлеб и совсем невидаль – грамм триста копчёной колбасы. Последней на столе появилась килька.

– Вот это пир! – восторженно заключил Алёшка.

– Свадебный! – заискивающе-ласково поддержала Агриппина Сергеевна.

Арсентий Григорьевич пригладил отливавший густой сединой чуб, кряхтя, поднялся из-за стола.

– Что ж, дети, не сразу, но лучше поздно, чем никогда, – благословляю вас на долгую счастливую семейную жизнь! – произнёс торжественно и неожиданно широко перекрестил молодых: – Благослови, Господи! Пресвятая Богородица, помоги своим заступлением!

– Папа! – растерялась Наталья. – Что за старомодные привычки!

– Ничего-ничего, мне, старому, простительно. Меня батька благословлял, я – тебя. Так ведь испокон веку! Знаю, что Бога отменили… Только без Бога-то не до порога! Ты забыла, что ль, как с красным яйцом на Пасху всю деревню обходила? Как мамка посылала в часовню свечки ставить? Хужей, что ли, тебе от этого становилось? Так-то… Отцы наши в церкви венчались, чтобы до последнего часа вместе, о разводах всяких даже не помышляли. И нам так заповедали. Бог-то в сердце читает. Его не обманешь!