Конец июня тысяча девятьсот тридцать восьмого года уже дышал приближавшимся знойным июлем. Однако лесную дорогу устилали прохладные тени высоченных деревьев, свежий воздух звенел птичьими голосами, нежно-жёлтые бабочки-лимонницы безмятежно порхали, взлетая прямо из-под ног. Наталья сбросила туфли, шлёпала босиком, не опасаясь ни прошлогоднего хвойного опада, хоть и сменившего цвет на коричневый и помягчевшего от морозов, дождей и времени, но всё ещё колючего, ни выпирающих из земли корней, норовящих зацепить и больно сбить пальцы, ни больших лесных муравьёв, по-хозяйски снующих поперёк дороги и готовых щедро прыснуть на голую кожу едкой кислотой. Сколько исхожено здесь босонож, потому как порой и обуть-то было нечего.

– Я же сразу в дошкольно-педагогический поступила, на воспитателя. Детишек очень люблю, – призналась Наталья и смутилась, заметив, как пристально взглянул на неё Трофим. – Но на учёбу денег не было. Папка даст кавалак окорока – живи как хочешь. Дома брат и сестрёнки, Ниночка совсем маленькая. Так мне их жалко, как раздумаюсь! Реву, реву… Сорвалась с учёбы!

– В деревню вернулась? – удивился Севостьянов.

– В поле работала. Лён мы растили, сдавали в Бычихинский льнозавод. Тоня учиться пошла. В Витебск, на медсестру. Надо было ей помочь. И папке – по дому.

– А Алексей, брат твой? – Трофиму хотелось узнать о новых сродниках все подробности.

– Брат – шалопай шалопаем! – засмеялась Наталья. – Учиться и сейчас не желает. Ему бы только рыбу ловить.

– Полезный продукт, в ней фосфора и кальция много. Я бы тоже с удочкой на озеро! – размечтался Севостьянов.

– Рыбачить умеешь? – деланно засомневалась Наталья. – Я думала, ты специалист только кильку из бочки в магазине вылавливать, – подковырнула озорно и вдруг вспомнила: – Ай! Рыбу сегодня снила! Целый таз рыбы на столе. Ты принёс как-будто…

– Стой! – Трофим схватил жену за руку. – Не двигайся!

На дороге, почти у самых ног, скрутившись кольцами, грелась змея. Гладкая чёрная кожа узорчато отливала неоновой синевой.

– Какая же это змея? Это – уж! – снисходительно хмыкнула Наталья.

– Стой! – Трофим резко подхватил жену, отпрянул в сторону.

Гадюка высоко подняла голову, угрожающе зашипела, несколько секунд, покачиваясь, смотрела в сторону людей, потом стремительно поползла прочь, уступая дорогу.

Наталья крепко обнимала мужа за шею, а он нёс её на руках, боясь опустить на землю, словно там снова ждали ядовитые гады.

– Защитник ты мой! – прошептала нежно, осыпая жаркими поцелуями. – Устал? Давай передохнем? Ещё идти и идти.

Ловко расстелив на траве полотенце, разложила хлеб, сало, поставила бутылку со сладким чаем.

– Руки бы ополоснуть, – оглянулся по сторонам Севостьянов.

– У меня и водица с собой, – улыбнулась услужливо. – Я полью, подставляй ладони!

– Капни ещё – лицо освежить. К полудню-то как запекло! Скоро и тень не спасёт. Я бы искупался сейчас.

– Мы на озеро сходим, если не заленишься. Папка мой до колхозов у немца в Бодякино работал. Там сказочный пруд! А немца раскулачили. Его добро по дворам раздали. И нам на память зеркало досталось, – Наталья поправила волосы, задумчиво глядя вдаль, словно видела там своё отражение.

Трофим залюбовался женой. Тонкая, как вербочка, в лёгком платьице с голубыми цветочками – сама сшила к свадьбе. Щёчки порозовели от ходьбы, солнышко их загаром прихватило. Губы вишенками налились… Волна щемящего тепла, смешанного с радостной гордостью, подкатила к горлу, и неожиданно защипало глаза. Он подскочил с земли, отвернувшись, чтобы Наталья не заметила его волнения, глубоко вздохнул: «Не хватало только сырости! Расчувствовался, словно девчонка!» – рассердился на себя, нарочито грубо скомандовал: