– У меня с турками дел нет.

– Это здорово! А то у нас шеф не рад тому, что турки въезжают в стольный град. Но еще больше он будет не рад, если кто-то начнет проявлять самодеятельность по этому поводу. Каждый второй здесь на маленько да присядет – это тебе гарантия. – Эдуард многозначительно повел взглядом, хотя прямо на «спортсменов» не посмотрел.

– Так, может, ты ошибся адресом и тебе надо было к уйгурам съездить? – язвительно поинтересовался бармен. – Говорят, они в последнее время ни с кем не советуются.

– А они сами будут просить сильно их не ругать, когда мы гостей выставим. Директива – поставки «кипариса» жестко перекрывать. Вам от этого одна польза: у турок пыл поумерится, иноземцы притихнут, а там и до возрождения Святой Руси недалеко. Так что, если есть что сообщить, я весь внимание.

Бармен неуверенно покосился на посетителей. Один из них едва заметно кивнул.

– Где обычно припаркуйся, – процедил бармен.

Эдуард, ухмыльнувшись в его прокисшую физиономию, оторвался от стойки, захватил пиво и направился к выходу. «Спортсмены», сменив позы, негромко заговорили между собой. Габбер на танцполе наконец зашатался и упал. С отупело-счастливой улыбкой он лежал, обессиленно дыша хилой грудью. Никто не обращал внимания на его победу.

Неподалеку от входа в Амстердам, у ворот ближайшего производства, виднелись рабочие; прибыв с новых окраин Державы, они своим обликом бросали вызов местной расовой чистоте. Видимо, арийцы смирились, что в Вавилоне это неизбежное соседство, как с воробьями.

– Садись за руль, я пива попью, – распорядился Эдуард.

– Я не водитель. – Гошу склонил голову, как бы прячась от чего-то.

– Завязывай хаметь! За руль сел!

– Я не могу водить, – глядя в землю, буркнул Гоша.

– Чего?

– Не могу водить! – Гоша поднял искаженное лицо, посмотрел темными, враждебными глазами – и Эдуард неожиданно для себя решил не настаивать.

– Как тебя в уголовный розыск-то взяли? – Сев за руль, Эдуард не мог найти, куда приткнуть пиво, и в конце концов возмущенно сунул его пассажиру. – Тогда сам пей!

– Я не пью.

– Да ну тебя к черту! – Стакан полетел на закиданную бутылками обочину.

Снова потянулись две серые стены. Эдуард напевал под нос прилипший мотив: «Как некстати, о, как некстати. Уо-уо-о».

– Мне не по душе такое обращение, – перебил мелодию Гоша. – Мы можем задержать того, кто оскорбляет представителя власти при исполнении.

– Гошенька, ты балбес? Тебе как защитнику правопорядка придется выслушивать такие вещи по сто раз на дню. И чаще не от бандитов, а от благодарных граждан. Если начнешь задерживать всех, кто задел твои чувства, камера треснет по швам к концу твоего дежурства. Причем среди прочих в ней будут сидеть девять из десяти твоих сослуживцев. Прими ситуацию так, что это относится не к тебе лично, а к твоей форме. Она хоть на тебе и не надета, но незримо виднеется. И кидают в тебя камень не потому, что ты однажды спас котенка или тебя очень любит бабушка, а потому что тебя за ней не хотят видеть. – Эдуард затормозил и миролюбиво попросил: – Выметайся пока. Походи тут, а то незнакомые лица таких нервируют. – Гоша отчего-то не торопился выйти. – Ну?

– Сейчас, сейчас… – пробормотал тот и наконец выбрался из машины.

Однако Эдуард никак не мог освободиться от его присутствия. Что-то в самом себе мешало задышать свободнее.

– Ты уж извини, – произнес он с тем ощущением, с каким избавляются от скопившейся мокроты. – За это все.

Гоша странно дернулся, словно вдруг решил вернуться в машину, но удержал себя.

– Да все нормально, – опустелым голосом отозвался он и захлопнул дверь.