– Не вздумай!.. Гони давай! Успеем!..

От наглости вздорной соседки тот даже растерялся. Мало того что командует, словно салаге-первогодку, так еще и «тыкает»! Ему, боевому офицеру! Мальчика нашла, соплюха!.. И так это разозлило отставного капитана, прошедшего и Афган, и первую чеченскую, что он затормозил вдруг прямо на перекрестке.

– Выходи!.. – сказал он, поворачиваясь к Ларисе.

Лицо таксиста при этом стало серым, губы побелели, а глаза налились такой ненавистью, что, казалось, темный лед, из которого они были сейчас выплавлены, разорвется в следующее мгновение острыми холодными осколками, и те вопьются в Ларисино лицо, обезобразят его оспинами множества ранок…

В следующее мгновение Ларисино лицо и впрямь обезобразили осколки. Но не льда, а лобового и боковых стекол, которые разлетелось от мощнейшего удара в пассажирскую дверь «Опеля» белой «девятки». Лариса успела увидеть ослепительное пространство белого света, а еще через мгновение ее уже не волновало ничего…

* * * * *

Семен вскинул руки, защищая лицо, глаза. Сжался в ожидании удара…

А через множество длинных и вязких, наполненных ужасом секунд, зловещую тишину разорвала трель телефона.

Семен разлепил веки, ожидая увидеть перед собой окровавленный труп Ларисы, вдавленный смятым в гармошку капотом его «девятки» в покореженные останки серого «Опеля». Но перед ним по-прежнему был лишь лес, в который вела от шоссе узенькая тропинка. Автомобиль Семена все так же стоял поперек встречной полосы. Мобильник же продолжал разрываться трелью. Семен взял его и чуть не выронил – так тряслись руки. Губы его тоже дрожали.

– Д-да?..

– Понравилось? – Голос был все тот же: равнодушный, усталый.

– Что вы хотите?.. – всхлипнул Семен. Потом все же собрался, постарался взять себя в руки. Получилось неважно, но голос, по крайней мере, перестал предательски дрожать. – Кто вы такой?

– Убери машину с дороги, – не меняя интонации, словно не слыша Семена, сказал незнакомец, – и отправляйся по тропинке. Никуда не сворачивай.

– А зачем… – начал было Семен, но трубка уже пищала гудками отбоя.

Отбросив телефон, он грязно выругался и, даванув на «газ», скатился на обочину. Вышел из машины, покрутил головой. Свежий вечерний воздух немного привел его в чувство, хотя он по-прежнему ощущал себя полным идиотом.

– Твою же мать!.. – проворчал Семен, нагнулся, достал из машины телефон и, даже не закрыв «девятку», решительно потопал по тропинке.

* * * * *

Зал ресторана освещали несколько вычурных люстр, заливая его приглушенно-мягкими, будто ласкающими кожу лучами. Но Ларисе на мгновение-другое показалось, что пространство вокруг нее буквально пропитано осязаемо плотным белым светом. Она невольно задержала дыхание, словно опасаясь вдохнуть в себя этот мертвенный свет. И ей стало страшно. Неосознанно, непонятно отчего, и поэтому страх стремительно вырос в полноценный ужас, едва не выплеснувшись в панику. Но так же быстро, как возник, он тут же улетучился. Вместе с ужасом исчез и густой белый свет, и Лариса снова смогла вздохнуть, не боясь захлебнуться белой призрачной массой.

– Блин, уже глюки!.. – шепнула Лариса и продолжила уже мысленно: «Все из-за этой скотины! Истрепал мне все нервы…» Рука ее потянулась было к сумочке с мобильником, но навстречу дочери уже бросилась разодетая в желтый бархат именинница:

– Лариса, доченька! А где…

– Мама, это что, намек на осенний возраст? – оборвала ее Лариса, указав прищуренным взглядом на платье. Именинница ничуть не обиделась на иронию дочери. Напротив, залилась неестественно громким смехом:

– Это намек на то, что золото не только снаружи, но и внутри, дорогуша! А золото, моя милая, ценится в любое время года и в любую пору зрелости.