– Карраса! – набросилась она на Туру. – Ты хотел их отпустить?!

– Только его, – мотнул дикарь головой на Зела.

– Ты будешь убит!

Туру в ответ лишь улыбнулся и спросил:

– А он?

– А он нет! Он поведет племя, куда говорил. Пойдет впереди. Если обманул, умрет первым.

Зел уже не знал, радоваться ему или нет тому, что Шека не убила его сразу. Его мысли перепутались настолько, что он не знал уже, кому верить. Ладно Фасонов, ладно его сын, ладно Шека и этот «карраса» Туру – он не мог уже верить себе самому! Любил ли он Соню? Разумеется, да. Но он изменил ей с такой легкостью и, говоря откровенно, с таким удовольствием, что слова о любви, даже произнесенные мысленно, отдавали сейчас столь беспросветной ложью, что мерзкий запах от них ощущался почти физически. И даже сейчас, видя рядом с собой разгневанную дикарку, он чувствовал не страх за свою жизнь, а едва сдерживаемое вожделение. Он любовался ее фигурой, ее голосом, ее роскошными волосами, которые в свете зарождающегося нового дня уже отдавали явной зеленью.

Немного остыв, Шека решила не казнить Туру. Пока Зел любовался ею, дикарка успела переброситься несколькими фразами с Игнатом, и сын мэра поделился с нею своими сомнениями насчет предложенного Зелом плана.

– Тогда я убью тебя, – сказала она пленнику. – Чтобы видел твой отец. Чтобы боялся меня обмануть. А воинов поведет Туру. Не всех воинов. Сначала немного. С ними пойдет Зел. Победят – будут моими мужчинами оба. Умрут – им тоже будет хорошо; это лучше, чем убью я. Не так больно.

Игнат побледнел.

– Твари, – процедил он сквозь зубы по-русски. – Обезьяны, вонючие скоты…

– Что он говорит? – повернулась к Зелу Шека.

– Нет таких ваших слов, – подумав, ответил тот. – Но означают почти «карраса».

– Да, это сейчас будет с ним, – оскалила ровные белые зубы дикарка.

Сына мэра казнили так же, как до этого двух других охотников – четвертовали невдалеке от стен периметра. Его привязали к дереву и большим ножом, по частям, резали и рубили сначала руки, потом ноги, затем оторвали то, что было между ними. К счастью для Игната, он потерял сознание почти сразу, еще когда отрезали пальцы на левой руке. А еще раньше, как и предрекала Шека, несчастный обильно загадил под собой снег.

Со стороны периметра слышались истошные вопли, летели стрелы и арбалетные болты. Раздалось даже несколько выстрелов из огнестрельного оружия – видимо, мэр распотрошил последний загашник. Но попасть умудрились только раз, в голову Игната – как раз в тот момент, когда она падала с перерубленной шеи в красно-коричневый снег.

На южный периметр пошли сразу после казни. Веревка Зела по-прежнему болталась в том же месте, где он перелез через стену.

– Я залезу, – сказал он Туру, – и попытаюсь открыть ворота.

– Я залезу раньше, – отодвинул его дикарь. – Ты потом.

Зел не стал спорить. Вообще Шека хотела, чтобы лезли одновременно все – для этого у варваров были припасены изготовленные из ветвей и коры веревки с тройниками из толстых сучьев. Но Зел убедил ее, что сумеет открыть ворота. А если не сумеет и его убьют, то, по крайней мере, не пострадает никто из ее людей. Насчет ворот Зел слегка опасался – они договорились с мэром, что электронные замки на тех будут отключены, но теперь, после беседы с Игнатом, он не мог доверять Фасонову.

Но, перебравшись через стену вслед за Туру, он убедился, что мэр обещание выполнил. К Зелу вернулось сомнение насчет правдивости слов Игната. Возможно, парень все-таки оговорил своего отца? Может, он вообще рехнулся от страха, недаром же хохотал как сумасшедший, а порой нес откровенную чушь. Например, насчет передатчика. Ведь не один же Фасонов пытался восстановить этот прибор! Да, из оставшихся после аварии специалистов по электронике он был самым сильным, но все равно ведь не единственным! Тот же Кучерин наверняка должен был проверить, убедиться во всем сам…