Я всегда считала Машку второй по значимости подругой в Верхней Руде после Полинки, и этот мой выбор удивляет меня до сих пор, ведь её характер был не в пример легче и миролюбивее Полинкиного. Машка редко упрямилась, никогда не ехидничала, не пыталась показать своё превосходство в чём-либо. Она тоже любила дальние прогулки и собирала календарики с животными (правда упор делала на лошадей), но почему-то с ней я не стала так близка, как с Полинкой. Уже гораздо позже ко мне пришло понимание, что именно Полинка помешала этому. Ко всему прочему она была ревнива, и, очень тонко для своего возраста манипулируя, сумела создать между мной и Машкой дистанцию, достаточную для того, чтобы мы в своей дружбе не преступили запретную черту, потеснившую бы её саму с первого плана. Наверно Машка интуитивно чувствовала это скрытое соперничество, потому что между собой они с Полинкой почти не общались, и поддерживали какое-то подобие приятельства лишь в моём присутствии.

– Привет! – растерянно, но в то же время и обрадовано сказала я, придя в себя от неожиданности.

Машка просияла в ответ и бросилась вверх по лестнице к нам. Мы с ней обнялись, пока Полинка сердито сопела рядом. А едва дождавшись завершения этих объятий, без обиняков спросила:

– Подслушивала?

Машка смутилась. Потупила взор и принялась оправдываться.

– Я из окна видела как вы в подъезд зашли. Думала, ко мне идёте, обрадовалась, что Ленка приехала. Смотрю в глазок, а вы мимо и наверх. Ну вот открыла дверь и стала ждать.

– И что слышала? – Полинка боевито подбоченилась. Она была ниже Машки ростом, но стояла ступенькой выше и от этого выглядела ещё более уверенной в себе, чем обычно.

Но и Машка уже оправилась от смущения, смотрела спокойно и открыто, ответила без промедления:

– Слышала, что вы куда-то собираетесь с ночёвкой, но так, чтобы родители не знали. А… куда? А можно с вами?

Вопрос был задан так неожиданно и с такой непосредственностью, что Полинка стушевалась. Растерянно глянула на меня, а потом – уже вопросительно – снова на Машку. Я ожидала что сейчас она выскажется категорически против, но подруга лишь насуплено заметила:

– Ты же даже не знаешь куда мы собираемся.

– Так расскажите. Я никому, честно…

Машка и Полинка смотрели друг на друга и я вдруг впервые обратила внимание на то, какие они разные. Полные антиподы. Невысокая, но крепко сбитая Полинка с густой тёмной чёлкой над такими же густыми и тёмными бровями, кареглазая и смуглая, неизменно носящая два куцых хвостика, перехваченные за ушами резинками. И рано вытянувшаяся Машка со льняного цвета косой ниже пояса, которую она всегда носила перекинутой через плечо, с огромными голубыми глазами на пол-лица, тонкая и хрупкая, но выглядевшая не худой, а изящной, как балерина из мультфильма про оловянного солдатика. Машка в отличие от Полинки (да и от меня, если честно) обещала вырасти настоящей красавицей, что наверняка служило дополнительным поводом для неприязни к ней моей лучшей подруги.

Полинка снова поглядела на меня. Я – на неё. А потом мы взяли и рассказали Машке про заброшенную сверхглубокую скважину, про готовящееся путешествие, про то, как ради этого задумали обвести вокруг пальца Полинкиных родителей и мою бабушку…

Думаю, что в тот момент и она, и я, проявили чуток благоразумия, порождённого не то приближающимся взрослением, не то просто интуицией. Так или иначе, но мы одновременно подумали о том, что в такое дальнее и трудное путешествие безопаснее идти втроём, чем вдвоём.

Так нас и стало трое.

– А Машка никуда и не уезжала, – сказала мне в трубку взрослая Полинка, и я не удивилась.