– …Я работал. Вот за этим столом. – Он кивнул, не поворачиваясь, на легендарный «Резолют». – Я много думал о произошедшем. И вчера, и сегодня. Подспудно любой человек на этом посту понимает, что в любой момент может стать жертвой покушения. И я не исключение. Невозможно быть хорошим для всех. И вы это лучше меня знаете – за это вам и платят. Люди не меняются, и я всегда чётко понимал, что должность президента – это мишень. Но знаете, что меня беспокоит больше? Непостижимая странность произошедшего. Я этого охранника хорошо знал. Вчера утром его видел. Мы даже поприветствовали друг друга. Так принято. А через полчаса он вошёл ко мне в кабинет с оружием в руках… В моём представлении это не вяжется.

Президент замолчал. После паузы заговорил фэбээровец, спросил:

– Господин президент, про момент появления Джексона расскажите максимально подробно. Вы упомянули про некую странность. В чём она состояла? Может быть, вам удалось что-то вспомнить, о чём вчера вы не сказали? Может быть, у вас за ночь возникли какие-нибудь мысли по этому поводу, или предположения, пусть даже самые невероятные? Мне важна любая деталь.

Президент оторвался от разглядывания пейзажа за окном и посмотрел на следователя:

– Сам Джексон был странным.

– Простите, а в чём эта странность проявилась?

– То, как он шёл и как себя вёл. Джексон – бывший «морской котик», у него походка подтянутая, как у любого военного, а вчера он шёл иначе: осторожно и неуверенно. Кроме того, он, хоть и держал меня на мушке, но глазами вертел по сторонам, словно впервые попал в Овальный кабинет и раритеты на стенах ему в диковинку. Как и вам, к примеру.

Следователь смутился:

– Простите, но я первый раз в Белом доме – вряд ли когда-нибудь придётся побывать здесь снова.

– Вот-вот, в первый раз… Вы не смущайтесь, это особое место – здесь все в первый раз ведут себя с любопытством. И он также… Смотрел кругом, словно ничего этого никогда не видел.

– И?

– Вы знаете, страха не было. Я почему-то сразу понял, что происходит. Эмоций не было вообще. Говорят, в минуту смертельной опасности у человека вся жизнь перед глазами проходит. У меня не так. Всё было спокойно, как сейчас, но только тогда на меня был ещё направлен пистолет. Да, вот что! Вчера в суматохе я этого не осознавал, а агентов, что восстанавливали картину нападения, волновали внешние детали, да и мне то, что я хочу сейчас сказать, представлялось вчера несущественным и казалось результатом стресса.

Президент снова замолчал, что-то обдумывая или вспоминая.

– Мне вчера показалось, что время остановилось. Или чудовищно замедлилось. Перед столом Джонсон остановился, и мы долго, бесконечно долго смотрели друг другу в глаза. Так долго, что я не выдержал этой пытки, схватил со стола то, что под руку попалось, и бросил в него… Стоп! Может быть, всё же… – Президент повернулся к столу и пошарил по вороху бумаг, что в беспорядке – видимо, со времени покушения – были разбросаны по столу. Медленно сел в президентское кресло, попеременно открыл один за другим ящики стола и так же медленно произнёс:

– Нету.

– Что случилось, господин президент?

Вместо ответа президент ещё раз переворошил бумаги со стола, переставил с места на место телефон правительственной связи.

– Печать.

– Что печать?

– Я бросил в него большую печать Соединённых Штатов.

– Ту самую? Реликвию?

– Ту самую, с двумя оттисками. А что мне оставалось делать? Безропотно ждать смерти, как агнец на заклании? Наверное, да. А так схватил, что попалось под руку.

– Понимаю… А он что?

– Он мой снаряд поймал и почему-то медлил, не стрелял. Потом опустил пистолет и явственно произнёс слово «СЕТЬ». Что это значит – ума не приложу. И сразу его взгляд потух, и он как подкошенный рухнул прямо перед столом. Началась суматоха, прибежали люди. Подбежали, спрашивали, всё ли в порядке. Я охране показываю на него, говорю: «У него печать». А стали его обыскивать – нет ничего. Себя я чувствовал, как механическая кукла, – мыслей нет, эмоций нет. Попытался выйти из-за стола, но не смог – колени подгибались…