Этот дом – наш барак, в котором мы живём с мамой. И много кто ещё тут живёт с нами. Например, мой друг Русля. И Любка-дура, и Страшная девочка, и Катя Цветкова. Много разных людей. И все мы ждём не дождёмся, когда наш барак снесут к чёртовой матери и всем дадут квартиры в новых домах от завода. А завод называется «УральскийзаводбуровогооборудованияимениЛенина» – так учили запоминать в садике. А район называется «Бурмаш». А город – Свердловск. В честь Якова Свердлова. Все, кто живёт в нашем бараке, работают на заводе. А моя мама работает в заводской больнице. Она врач-педиатр. Скоро-скоро приедут экскаваторы и бульдозеры и снесут барак. Наши яблони, наверное, тоже срубят. А мне их жаль.

Вокруг барака растут старые яблони. Полно старых яблонь. Они смыкают свои кроны с крышей. Я задираю голову, считая колена трубы, пока позвонки не начинают хрустеть. Интересно, насколько можно так прогнуться? Акробаты гнутся почти до земли! По небу плывёт облако. Дом со скрипом кренится и падает в мою сторону. В глазах разбегаются золотые круги. Я поспешно опускаю голову вниз. Сандалии двоятся. Если он падает, то как встаёт обратно, пока я не смотрю? А если долго смотреть, то он упадёт, и всё разрушится. Я опять задираю голову. Дом падает. Смотрю под ноги. Он чуть не рухнул! Сегодня больше не буду, а то там внутри мама спит. Надо будет попробовать всё порушить, когда она уйдёт в магазин.

По двору идёт девочка. У неё круглое лицо в веснушках и выпуклые глаза, как у неваляшки. Какие смешные неживые глаза! Выставляются, будто стеклянные пуговицы. Она что-то назойливо повторяет себе под нос, убеждая кого-то, кого я не вижу. Меня она не замечает, потому что я прячусь в лопухи и оттуда напряжённо слежу за ней. Что за баба? Может, из новеньких? Раньше её не видел. Она идёт за дом, и я не могу побороть себя и не последовать за ней. Все девочки ходят за дом за ЭТИМ. Я проворно ложусь на землю и осторожно высовываю голову из-за угла. Она продолжает разговаривать с кем-то, наивно оглядывается по сторонам, по-прежнему не замечая меня, и, почувствовав себя в безопасности, приседает на корточки. Капелька пота сползает сверху по стеклу очков: всё растекается и мутнеет. Кровь бросается в голову. Я поспешно отползаю. Я снова убедился: бабы делают ЭТО совсем не так. Наверное, очень неудобно. Я поднимаюсь на крыльцо и вхожу в дом, скрипнув дверью. Длинный коридор. Жирное марево под закопчённым потолком и тучи уснувших мух. Изредка одна из них с сердитым жужжаньем перелетает на новое место. Они тоже ссорятся между собой. Люди все спят. Одна дверь приоткрыта. Видно угол кровати, жёлтый и мозолистый большой палец ноги. Мозоль похожа на гриб-чагу, наросшую на древесный ствол. Я вижу живот с чёрной ямкой пупка, вокруг которой на розовой земле растёт жёсткой курчавой травой волос. Это Руслин папа дрыхнет. Я задрал на себе рубашку. У меня совсем другой пуп – пуговкой. А у Руслика пуп – ямкой. Хр-р-рап. Брюхо вздымается. Где-то там спит мой друг Русля, которого загнали после обеда, но его не видно. Делаю несколько шагов в сторону – открывается другой угол комнаты. Красивая полная женщина сидит, склонив голову, так, что длинная прядь волос вяло свесилась вниз. К белой студенистой груди с фиолетовым соском присосался маленький красный червяк с лицом, сморщенным в кулачок. Лялька. Она вылезла у тёти из живота. У меня в животе тоже сидит ребёнок. Пока он маленький. Лежит себе, свернувшись червячком. Когда он вырастет, меня разрежут, а его вытащат наружу. Интересно, я тогда умру? Нет, наверное. Мама же не умерла, когда меня вытаскивали. Чем же я буду его кормить? Может, у меня к тому времени уже отрастут титьки.