Следственный изолятор №17 находился под поверхностью Нео-Москвы – трёхуровневое бетонное сооружение, скрытое под административным центром округа. Старый бункер времён климатических войн, теперь переоборудованный в место, где не существовало времени, ни дня, ни ночи. Только лампы. Только камеры.

Его привели через три шлюза и два поста безопасности. Биометрия, дактилоскопия, допрос на месте, стандартные вопросы, стандартные ответы. Всё без эмоций. Он больше не был капитаном. Не был солдатом. Он стал номером.

– Камера D-24. Глубина второй уровень, изоляционный режим, – произнёс охранник, глядя в планшет. – Перевод в общий блок не предусмотрен.

Они провели его по узкому тоннелю. Стены влажные, с разводами ржавчины. В одном месте свет мигал, как умирающий глаз. Кто-то кричал вдалеке, но звук будто гас в бетоне.

Камера D-24 была тёмной и тесной, как гроб. Полтора на два метра. Гладкие металлические стены, койка, прикрученная к полу, встроенный унитаз за перегородкой. Свет – тусклый, серый, словно без источника. Ощущение, будто сам воздух здесь глушит дыхание.

Стены были исписаны. Царапины, знаки, слова на разных языках. Кто-то оставил следы своего безумия, кто-то – последнюю молитву.

Дверь захлопнулась. Электронный замок щёлкнул – финальный аккорд.

Алексей сел на койку. Спина – к стене, взгляд – в никуда. Он знал, что суд будет формальностью. Что его уже осудили – если не по закону, то по решению тех, кто не хотел смотреть на правду.

Как в засаде. Как в воронке.Он закрыл глаза. Пытался просто дышать. Медленно. Ровно. Привычно. Часы тянулись. В камере не было ни времени, ни звука. Даже его мысли начинали растворяться в сером свете.

Он чувствовал: это только начало.

Прошёл ровно месяц с момента ареста. За это время Алексей успел привыкнуть к одиночеству, к глухим стенам камеры, к постоянному контролю. Теперь же предстояло самое тяжёлое – суд.

Зал судебного заседания располагался в новом здании Верховного военного суда в Нео-Москве. Массивные стёкла отражали серое небо, а внутри царила атмосфера строгой официальности, от которой зябло в костях.

Алексей был приведён сюда в жёстких наручниках, которые сняли только у входа. Его внешний вид тщательно проверили – чистая форма военного запаса, аккуратно причесанные волосы. Всё, чтобы подчеркнуть статус обвиняемого, но и чтобы не дать повода для жалости.

Судебный зал был большой и строгий: высокая сцена, за которой расположилась трибуна судей – трое мужчин в чёрных мантиях с серебряными знаками на груди. Их лица были суровы и безэмоциональны. По бокам – места для прокуроров, адвокатов и прессы.

В центре, за прозрачной защитной перегородкой, сидел Алексей. Рядом стояли двое сотрудников службы безопасности – молчаливые и напряжённые.

Зал наполнялся людьми: чиновники, военные, несколько журналистов. В воздухе пахло холодом и стерильностью.

Председатель суда, высокий мужчина с седыми висками и взглядом ледяным как арктический лёд, поднял руку – и в зале наступила тишина.

– Представьте, пожалуйста, стороны.– Заседание суда по делу капитана Алексея Дмитриевича Колесникова открывается, – голос звучал ровно и строго. – Прокурор – женщина средних лет с чёткой дикцией и сдержанной улыбкой – встала.

– Государственное обвинение представляет старший прокурор Наталья Ильина.

За её спиной сидел молодой адвокат – Михаил Романов – в очках с толстыми оправами, который выглядел уставшим, но решительным.

– Защитник обвиняемого – адвокат Михаил Романов.

Председатель посмотрел на Алексея.

– Да, – тихо ответил Алексей.– Подсудимый, вы понимаете, в чём вас обвиняют? Наталья Ильина подошла к трибуне.