Он ловко вскарабкался на валун и протянул Варваре руку. Заговорщически подмигнул.

– Ценьоне запомнилось это место?

Выдернул её из воды и прижал к себе, хохочущую, счастливую. Господи, неужели так мало для счастья надо? Всего лишь подмигивание и шутливая фраза с полунамёком-полунапоминанием… а сердце поёт и щебечет. И даже его «пышечка моя! Моя пироженка!» не раздражали, хоть в обычной жизни Варя терпеть не могла подобных намёков на свою сдобность; но сейчас эти ласковые прозвища перемежались лобзаниями по всему телу… и как тут было не размякнуть?

А любовь на камне оказалась ещё интереснее, чем радом с ним. Хоть и в воде было чертовски… да, чертовски…

Потом они отдыхали, глядя в небо и любуясь перистыми облаками. Варина белокурая голова пристроилась на мужской груди, он перебирал растрепавшиеся белые пряди и молчал, но как-то красноречиво. Бывает ведь такое, что и слов не надо, чтобы понять, как хорошо обоим.

Потом в животе у Варвары уркнуло, и она засмеялась, подскочив.

– Послушай, ценьор Робинзон, а какие-нибудь припасы у тебя здесь есть? Раз уж ты сюда палатку притащил, должна быть и еда; ты, я смотрю, мужчина основательный! Сообразим что-нибудь на завтрак?

– Святые Небеса, ваша воля! – закатил он глаза. – Мог ли я подумать, что женщина будет готовить мне завтрак? Конечно, сообразим, дай только…

Приподнявшись, он обнял её за плечи, сощурившись, вгляделся во что-то на берегу.

– Не двигайся, – сказал строго.

Перед глазами зарябило. Вместо шёлковой гладкости камня, ещё хранящего прохладу ночи, под попой и ступнями оказалась трава. Они сидели неподалёку от палатки.

– Не испугалась? – склонился к ней мужчина.

– Это… – Варвара поперхнулось. – … что сейчас было?

– Мини-телепорт. Родовая магия.

– Ух… А на большие расстояния можешь?

– Могу. – Он рассмеялся, встал и отправился за палатку, в обход, демонстрируя чудесные крепкие ягодицы и не менее восхитительные ноги, на которых при ходьбе так и играла каждая мышца, каждая жилочка. Невозможно было не залюбоваться. Варе вспомнились юноши, укрощающие коней на Аничковом мосту, сильные и грациозные; только тут, в отличие от гладкой бронзы, ноги были отнюдь не юношеские, а очень даже… гм… мужественные, заросшие не густо, не редко, но в меру курчавившейся порослью, изобличающей, по мнению некоторых психологов-сексологов, повышенную сексуальность объекта и его недюжинные способности в этом самом плане. Впрочем, и в том, и в другом она уже успела убедиться, и неоднократно.

– И на большие могу, – повысил голос из-за палатки сексуальный объект. – Только редко использую. Даже в моей спальне, знаешь ли, может кто-то находиться. Из прислуги, например… Не подгадаешь – впишешься в чужое тело, вот это будет полный… – Он запнулся. – Барлогов зад… Потом уже не выпишешься. Постой, а как ты меня назвала недавно?

– А, Робинзон! – Варя засмеялась. – Такой бедолага, что пробыл на необитаемом острове двадцать восемь лет, представляешь? Правда, потом этот остров стал похож на проходной двор: то туда наведывались дикари, то пираты…

– И что? – «Робин» заинтересованно выглянул из-за палатки.

– А то, что нет худа без добра. От дикарей он отбил Пятницу – тоже дикарёнка, которого чуть не съели, и тот потом сделался его верным другом. А от пиратов спас других моряков, которые и отвезли его на родину.

– Нет худа… без добра, – задумчиво повторил мужчина. – Так, погоди… – Нырнул в невесть откуда взявшийся, просто появившийся из воздуха погребок и выудил связку копчёных колбасок, пакет с яйцами, сетку с помидорами, а главное – огромную сковороду. Глянул скептически. – Вообще-то, когда я запасался, то рассчитывал на скромный холостяцкий завтрак, но ведь его можно просто удвоить, да?