Филипсу довелось узнать об этом чуть больше других. Благодаря жене Маргарет, которая ещё с колледжа была так страстно увлечена советской школой, что посвятила ей докторскую диссертацию. В ней Мегги превозносила педагогику Макаренко, умеренно критиковала Сухомлинского, «на чём свет стоит» ругала «педагогику сотрудничества» и с сочувствием писала о реформах русской школы рубежа тысячелетий, которые тем не менее не смогли спасти страну от катастрофы. Поскольку, как утверждала Маргарет, «авторы этих реформ так и не смогли понять, что общество, в котором права личности довлеют над интересами коллектива, обречено». Эти слова капитан помнил наизусть. Они не раз звучали в их доме. Особенно, когда в нём собирались близкие друзья, позволявшие себе не соглашаться с доводами супруги.

– Как давно это было! – думал Филипс, подходя к дому. – Лет пять или шесть назад, а, может, и раньше? Не помню, чтобы за эти годы мы говорили о чём-нибудь серьёзном. Всё больше о пустяках – покупках или том, где и как провести предстоящий отпуск? Но, чтобы поспорить о чём-то стоящем, «пофилософствовать» – как давно этого не было! Что это – возраст или, может, результат того, что «мозгоправы» доктора Айзена, действительно, не сидят без дела?

Эта мысль показалась капитану настолько дерзкой, что, перед тем, как нажать на кнопку дверного звонка, он непроизвольно оглянулся. Что, если незаметно для себя он произнёс эти слова вслух, и кто-то мог их услышать? Но рядом никого не было. Капитан пару секунд постоял на пороге, перевёл дух и только после этого позвонил. Какое-то время за дверью было тихо. Затем послышались шаги, по которым Филипс понял, что это Мегги, и она чем-то расстроена. Наконец, в прихожей зажёгся свет, раздался звук зуммера, и дверь отворилась. Предчувствие не обмануло. Мегги и, правда, была чем-то расстроена и почему-то одета не в домашнее, а в выходное платье. Как будто только что вернулась с работы или, наоборот, собиралась куда-то пойти.

– Ты чем-то расстроена, дорогая? Надеюсь, не из-за меня?

– Нет. Ничего особенного. Ужинать будешь? – Мегги улыбнулась и, опустив глаза, чуть быстрее, чем обычно, прошла на кухню. – Прости, я ничего не успела приготовить. День был тяжелый. Вернулась с работы, прилегла на пять минут и вот проспала до самого твоего прихода. Но мы сейчас что-нибудь придумаем. Где-то у нас были овощи, сыр и вино.

– Даже вино? По какому поводу праздник? – Филипс попытался оживить разговор, но ответа не последовало, а спустя несколько минут, когда он вошел на кухню, увидел, что жена сидит за столом и тихо вытирает слёзы. Поймав взгляд мужа, Мегги, словно извиняясь, развела руками.

– Прости, я думала, что смогу об этом забыть. Но, видимо, уже никогда не смогу. Сегодня нашему Рону исполнилось бы двадцать лет, и уже четырнадцать из них я ничего о нём не знаю. Не знаю, каким он стал, как и где учится, кем работает, есть ли у него девушка? Я даже не знаю, жив ли он? Целый день только об этом и думаю. Вот и сейчас – пришла с работы и снова все мысли только о нём. Прости.

Филипс подошёл к жене и, молча, обнял. Как он мог забыть, что сегодня день рождения Рона! Но даже, если бы помнил, что бы он мог изменить? Ничего! Ровным счётом ничего! Даже самое малое – остаться в этот день с Мегги или вернуться домой хотя бы на час раньше – он не мог даже такую малость. Как стыдно! И она ничем не укорила его. Нет! Уж, лучше так, чем видеть эти слёзы!

Капитан сел рядом так, чтобы Мегги могла, как котёнок, уткнуться лицом в его плечо, и легонько покачиваясь, стал напевать песню, которую когда-то слышал в своём детстве: