Передав фельдшеру сопроводительные документы и слегка подсадив раненого на ступеньку автобуса, девушка по-особенному искренне, со знанием дела, пожелала ему скорейшего выздоровления и улыбнулась невероятно нежной и абсолютно неповторимой улыбкой. И даже смущенно и еле заметно украдкой помахала ему на прощание тоненькой изящной ручкой.

Бросив на ее руку мгновенный взгляд, он абсолютно точно заметил отсутствие кольца на безымянном пальце. «Женюсь! Вот вылечусь, найду ее и обязательно женюсь! Ей-богу, женюсь!» – подумал он про себя и начал выискивать такое свободное место в автобусе, где бы можно было вытянуть покалеченную и наспех облаченную в гипсовый каркас ногу.

Отведя в сторону плотную черную занавеску, наглухо закрывающую окно, он сквозь стекло любовался ею. В лучах палящего летнего солнца ее белый халатик сверкал каким-то особым, неестественно ярким неземным цветом. Словно бабочка, порхая от одного раненого к другому, она, нежно прикасаясь к ним и ободряя каждого добрым словом надежды, точно ангел, одаряла их своей лучезарной, возвращающей к жизни улыбкой.

«Сколько в ней силы! Сколько любви и сострадания в этом почти еще ребенке! – вдруг почему-то задумался он. – Как ей удается после всего тут увиденного и пережитого сохранять этот удивительный внешний образ? Каких сил стоит ее нежность, человечность и эта улыбка, знает, наверное, только она сама, Бог да подушка, в которую ночи напролет она, наверное, изливает слезами свою душу».

По роду своей деятельности пройдя не одну войну, он не раз видел всякого рода военных медиков. Безусловно, были среди них и женщины. Чаще более похожие на брутальных мужчин, они, куря в перерывах между работой крепкие сигареты и ругаясь по матери, давно уже спрятали свою женскую сущность где-то в далеких глубинах израненных, немало повидавших и переживших измученных душ.

Но эта! Она была какая-то неземная. Не иначе, ее облик – это всего лишь мираж, плод больного воображения контуженного человека. Такой, как она, ну просто не может быть хотя бы потому, что такого не может быть вообще. Тем более тут. Но она была. И именно здесь! Он не только видел, но даже реально чувствовал ее.

«Сколько таких же, как я, прошедших через ее нежные руки и напрочь потерявших голову, готовых прямо сейчас, не задумываясь, взять ее в жены? – не унимался в своих размышлениях он. – Интересно, многим она вот так, на прощание, машет рукой?» – поймав себя на мысли о том, что он ее уже ревнует, забеспокоился боец.

Его терзания прервал грузно рухнувший рядом на сиденье огромный парень с перемотанной головой и висящей на перевязи загипсованной рукой.

– Хороша Маришка! Ничего не скажешь, – растягивая слова, констатировал он, заметив пристальное внимание спутника к доктору. – Но неприступная совсем. Кто только к ней не подкатывал! И полковники, и генералы, и спецназ, и пехота – все клинья к ней подбивать пытались. Однако все попусту. Всем дала от ворот поворот, – протягивая здоровую руку для рукопожатия, произнес он. – Саня! Позывной Бешеный! – крепко сжав руку, представился попутчик.

– Леха – Севастополь! Можно просто Сева, – ответил боец и снова устремил свой взор за окно.

После слов Сани он еще больше зауважал ее, и словно теплота разлилась по всему его телу. Ведь ему, а не кому-нибудь другому она помахала ручкой. Кто-то может подумать, что ему это показалось. Но он был твердо уверен, что это было, и было не случайно.

В этот момент автобус, резко дернувшись, тронулся и, глухо набирая обороты, выехал в распахнутые ворота. В клубах пыли и дыма остались раненые и персонал эвакуационного пункта. И среди них была та самая, единственная, которая, похоже, теперь навсегда поселилась в его сердце.