Сколько было возможно, он до последнего пытался смотреть на нее, а она, как будто на мгновение остановившись и поймав через оконное стекло его взгляд, вновь одарила его сводящей с ума улыбкой. Может быть, кто-то в автобусе так же в это время смотрел на доктора, и ему тоже могло показаться, что это он перехватил адресованную ему улыбку. Но только один Сева точно знал, что эта внезапно возникшая, незримая связь установилась исключительно между ними. И улыбнулась она только ему одному. И никому другому. Он был в этом абсолютно уверен. А потому делить ее с кем-то, даже в мыслях, он был не готов.

Качаясь в трясущемся салоне автобуса, невзирая на отдающую болью на каждой кочке раздробленную ногу и легкую контузию, после всего пережитого Сева сейчас чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Почему? Он и сам точно ответить не мог. Может, потому что остался жив, а может, потому что встретил Марину. А может, оттого, что в крайние два дня просто все складывалось как нельзя лучше.

Разговорчивый сосед Саня, словно старому другу, всю дорогу без умолку, с упоением рассказывал про свое десантно-штурмовое подразделение. Про их славные подвиги, смешные и курьезные моменты службы. Ну а что еще могут обсуждать в санитарно-эвакуационном автобусе обманувшие смерть воины?

– А сам-то где служишь? – переводя дух в перерыве между своими историями, уточнил Саня. Настроение у Бешеного было отличное.

– На самом деле – нигде. Так-то я вообще не военный… – к удивлению собеседника, ответил Сева, реально осознавая, насколько абсурдно сейчас прозвучали эти слова из уст одетого, как и многие тут, в тактический камуфляж расцветки «мультикам», находящегося в военном автобусе человека, с ранениями, явно полученными не в уличной драке.

Он прекрасно понимал причину изумленного взгляда своего попутчика. А потому, не дожидаясь лишних вопросов, начал рассказ о своем тернистом и совсем не банальном пути до появления в этом автобусе.

А начался он вовсе даже не со срочной службы, которую довелось пройти Севе в прекрасном городе у самого Черного моря, рядом с подножием красивейших, покрытых снежными шапками гор. Хотя, безусловно, время, проведенное в воздушно-десантных войсках, не прошло для него даром, сформировав в нем особый взгляд на жизнь и ее проблемы, и навсегда оставив неизгладимый след в его душе и наколку на ребре ладони правой руки «За ВДВ!»

По окончании службы, несмотря на десяток прыжков с парашютом и звание кандидата в мастера спорта по боксу, ему все же удалось поступить в Санкт-Петербургский политехнический университет. По его окончании Леха занял почетную и абсолютно бесполезную должность младшего научного сотрудника в одном из НИИ, в котором сотрудники, работающие еще со времен СССР, даже не пытались изображать бурную и кипучую деятельность. Государство, будучи взаимно вежливым, абсолютно честно отвечало им тем же, изредка выплачивая зарплату в размере и объеме аккурат хватавшим на то, чтобы сразу не протянуть от голода ноги. В связи с чем место это было, вероятно, для кого-то весьма желанным.

Невзирая на многолетнее ничегонеделание и протертые до дыр штаны, сотрудники удивительным образом никуда не разбегались. Одни стойко и мужественно дорабатывали оставшиеся годы до пенсии, другие, уже перешагнувшие эту черту и перешедшие в почетный разряд пенсионеров, по привычке продолжали приходить на ставшее таким родным и знакомым за долгие десятилетия место под названием «работа».

Но Сева был молод! Его душа требовала прогресса и перспектив. Потому в один из зимних новогодних вечеров, после активного возлияния (пиво, замешанное на водке), предусмотрительно закушенного трехдневным оливье, между Севой и еще одним «великим» ученым, его сокурсником, произошел многообещающий, грозящий огромными перспективами вселенского масштаба диалог. Его результатом стало принятие решения о создании не чего-нибудь барыжно-коммерческого, типа ларька у метро, а целой научно-технической фирмы.