Снова связались с канцелярией…

– Попросите узнать, не выехал ли фельдъегерь с подписанным указом? Нет? Это точно?

Тревога нарастала. А если вдруг не будет подписи, как можно будет расценить указ, ответственность за который взял на себя министр внутренних дел?

– Господа, – воскликнул удрученный Горемыкин, – я думаю, нам надо принять меры по отмене тех указов, которые были нами даны относительно нашего дела!

– Но каким образом? Технически войска вывести можно, но как убедить газеты не печатать официальное сообщение?

– Погодите, – останавливает паникующих Столыпин.

– Да завтра утром мы рискуем оказаться вне закона!

– Но до утра еще далеко…

Пакет от Государя прибыл с рассветом. В нем содержалось два подписанных приказа: о роспуске Государственной думы и об отставке Горемыкина. Теперь председателем Совета министров назначался Столыпин. Петр Аркадьевич не ждал этого назначения. Однако в критический для страны момент не счел возможным отказываться от возложенной на него миссии.

После личной аудиенции у Императора он принял возложенную на него тяжелую обязанность.

«Человеческих сил тут мало, нужна глубокая вера в Бога, крепкая надежда на то, что Он поддержит, вразумит меня. Господи, помоги мне. Я чувствую, что Он не оставляет меня, чувствую по тому спокойствию, которое не покидает меня».

Но главные испытания для Столыпина и его семьи были еще впереди.

12 августа 1906 года был обычный приемный день: Столыпин работал в своем кабинете на даче на Аптекарском острове. В приемной, как всегда, толпилось огромное количество народу, среди которых были инженеры, генералы, просители с детьми, губернаторы, военные чины.

В три часа пополудни особняк сотряс удар невероятной силы. Маша к этому моменту только закончила свой урок с Олечкой, Наташа и трехлетний Аркадий гуляли с няней…

Один миг – и дом, уютный и безопасный, превратился в смертельную ловушку, в которой двери стали дырами, лестничные пролеты вели в пропасть, а окна так и манили выскочить и спасаться бегством…

– Оля, ты жива? – голос Столыпина снизу.

– Да! – крикнула жена и открыла глаза.

В осколке зеркала отразилась какая-то женщина, совершенно седая. Несколько секунд ей потребовалось, чтобы опознать в отражении себя. Тряхнула как будто чужой головой и впустила в нее тупую боль. Однако стало понятно, что густая седина – это всего-навсего известка.

– Все с тобой дети? – спросил спокойно, как будто ничего не случилось.

Ольга Борисовна покрутила гудящей головой: вот к ней подбегает Маша, вон в конце коридора Оля. Елена? Недавно переболела тифом и должна быть в своей комнате – на месте.

– Со мной нет Наташи и Ади.

– Спускайтесь!

Легко сказать, но как спуститься, если вместо лестницы и двери один черный провал?

Маша и еще одна девушка, княжна Маша Кропоткина, недолго думая, прыгнули туда, где обрывался лестничный пролет. Остальных спустили на простынях подоспевшие пожарные.

Нужно было найти потерявшихся детей и скорее увести их из того ада, в который теперь превратился сад перед домом.

Маше казалось, что началась война, что она, печальная, далекая, русско-японская, в мгновение ока приблизилась, ворвалась в ее жизнь, сделала ее героиней «Войны и мира», но не Наташей Ростовой на первом балу, а безымянной солдаткой, которая ищет своих среди скрученных, стонущих, умирающих. Мечта стать героиней романа сбылась самым страшным образом.

Стоял погожий летний день, но девушку била дрожь от внутреннего холода. Долго ли она ходила среди раненых, Маша не могла сказать. Она старалась во всем подражать спокойствию отца и матери, поила тех, кто содрогался в истерике, валерьянкой, отдавала каким-то людям какие-то распоряжения, которые сама не могла потом вспомнить и понять… Зачем все это?