Через пару минут график был обнаружен, но Людмила в тот день вообще не работала. Внутри меня начало подниматься какое-то чувство, смутно напоминающее ревность, а я торопливо от него отмахнулась, убрала график на прежнее место и устроилась на небольшом кожаном диванчике, но тут же поднялась, достала его вновь, сфотографировала и принялась расхаживать из угла в угол, дав отцу ещё пятнадцать минут: на большее меня не хватит. Он появился через пять, но скорее забрать ключи, чем послушать мой рассказ.

– Все в порядке? – спросил быстро, а я молча кивнула и отдала ему связку. Вот и поговорили.

В каморке смена заканчивалась в семь, на часах было только три, поэтому я отправилась в столовую пообедать, а после – прямиком к Руслану, скоротать время, раз уж выдался момент.

Не могу сказать, что приходила от него в восторг, но процессу он отдавался с душой, это льстило и тешило самолюбие: как будто я была одна на всём белом свете. Да и комнатка запиралась на ключ, в отличии от ординаторской, где был проходной двор даже по ночам. Плюс ко всему, он был настолько галантен, что на мои синяки не обратил никакого внимания, а стёртые колени даже слегка добавили градус.

– Людка давно заходила? – спросила вдруг, сидя на нем верхом.

– Которая? – уточнил Русик, а я порадовалась, что настояла на презервативе, несмотря на то, что пью таблетки.

– Гаскина. Красавица.

– Ник, ты же знаешь, для меня все женщины прекрасны, каждая по-своему, – сказал он с намеком на укор и призадумался. – На днях была, не помню точно когда. Почему ты спрашиваешь?

– Ревную, – мяукнула, лизнув его в шею, и скоротала ещё час.

– Степаныч скоро будет, – вздохнул Русик, даже не думая подняться со стула и натянуть хотя бы трусы.

Я решила не лишать парня права выбора, быстро оделась, пригладила волосы и накрасила губы, то есть, всеми возможными способами постаралась придать себе приличный вид, а потом ухватилась за дверную ручку, а Руслан подорвался:

– Ника, ну ты чего, я ж голый!

– Мои действия? – спросила с удивлением, а он вздохнул:

– Подожди минуту.

И оделся секунд за двадцать секунд. Поразительный парень.

– Теперь можно? – вздохнула, а он кивнул, но принялся рассыпаться в комплиментах, которые я так давно не слышала, что решила дослушать их все. Вышла довольная, как и любая другая женщина из этой комнатки, но дождаться Виктора Степановича предпочла где-нибудь подальше.

Через полчаса снова вошла в каморку, где мужчина в возрасте безотрывно пялился в мониторы невидящим взором.

– Виктор Степанович, как часто происходит перезапись? – спросила с ходу.

– Три дня, – ответил, даже не повернув головы.

– А где хранятся записи?

– На удаленном сервере, пароль знает только Андрей Викторович.

– А как зайти на этот сервер? – спросила со вздохом, а он все-таки повернул голову, убедился, что я – это я, и сказал:

– Пришлю ссылку на рабочую почту.

Ответ меня вполне удовлетворил, я молча закрыла дверь и заспешила домой смотреть видео с камер, потому как пароль знала прекрасно: как и многие люди его возраста папа предпочитал один на всё и хранил бумажку дома под клавиатурой. Попытки объяснить ему, что это небезопасно, успехом не увенчались, и я оставила затею, признав ее абсолютно бесперспективной. А через час уже сидела перед ноутбуком и смотрела, как верзила выкатывает моего больного. Снова и снова. Как будто каталка была игрушечной, а на ней не лежал взрослый мужик. А меня из скорой за волосы… вот скотина.

Итого, он за каким-то хреном умыкнул парня из реанимации, хотя даже идиоту известно, что туда так просто не попадают. Причём, по телефону он соврал собеседнику, сказав, что понятия не имеет, где он. Зачем? А вот Людмила, похоже, с ним заодно. Отвлекла дежурного на этаже, да так, что там можно было хоть всю реанимацию вынести, а перед этим наведалась к Русику, просто сфотографировав мониторы, от того верзила отлично знал, как не засветить рожу. Но я-то ее видела… то ли он уверен, что его не найдут, то ли просто не до этого. В доме он выглядел сильно нервным, похоже, у парня серьёзные неприятности.