Сначала я, Витька, Лена и еще кто-то ехали в тамбуре. Кого-то я не запомнил, потому что не видел, потому что мы сидели на ступеньках вагона и любовались пейзажами23. Электричка шла медленно. Мимо плыли медные под закатным солнцем сосны, рыхлый снег, хранивший и проявивший от тепла все следы, оставленные на нем за долгую уральскую зиму, откосы, уже освободившиеся от снега, и голубое вечернее небо накрывало эту красоту. Куда там любой кремлевской стене, любому Китай-городу до простого уральского леса, где ели острее, чем готические шпили, а сосны рельефнее любого барокко! Воздух был свеж и текуч, и разговаривать о пустяках под стук колес было приятно. Дорога петляла, увалы по сторонам напоминали о том, что поезду предстоит проехать через хребет, а вернее, через три хребта Европейский, Главный Уральский и Азиатский24.

В вагоне толпа сама собой распалась на несколько групп по интересам. Одна группа, вкупе со мной, Витькой, Надей, Наташкой и Леной веселилась культурно. Пытались поставить оперу про «раз-два-три-четыре-пять», водяного, вспоминали «Бременских музыкантов» да так, что почтенные пассажиры вагона оглядывались и недоумевали – и откуда ж таких выпустили?25 Вторая группа, включая кэпа и молодежь, играла в кинга26. Интеллектуальная игра. Третья группа была представлена наименьшим составом, но привлекала мое (и не только мое) пристальное внимание.

Эдик постепенно терял голову. Он первый раз пошел со штабом в поход и слегка одурел от близкого присутствия девушек, которые были совсем не прочь поиграть с ним. Сначала он просто подсаживался поплотнее к Ирине. Интересную он цель выбрал: сколько я помню с лагеря, она была всегда одной из строгих блюстительниц нравов. Для начала он скинул ботики и вскарабкался на скамейку, где она сидела, под предлогом похолодания. Ирина посмеивалась; на противоположной скамейке Юля Маленькая смеялась громко. Ей тоже было интересно, а и что же будет дальше. Когда я обернулся в следующий раз, Эдик уже возлежал головой на коленях Ирины, а она вкупе с Юлькой чесала ему патлы. Надо было видеть, какое тонкое эротическое наслаждение было на физиономии Эдуарда! … (выразительное многоточие.) Мне стало не то чтобы противно, но что-то около. Витя громким голосом, нимало не смущаясь, произнес: «Какая пошлость!!» Они не среагировали. Мы намекнули Наташе как идейному руководителю, что сие действие никак нельзя оставить без пристального внимания27. Она сделала вид, что не оставит.

Наступила ночь. Проехали Теплую Гору, Европейскую, и небольшой контингент откололся в тамбур смотреть на геодезический знак Европа-Азия. Мы с Витькой тихо пошлили по поводу Эдика, который дремал, объяв Ирину. Славик дремал, объяв Надю. Татьяна, возбужденная недосыпом, ходила кругами. Юноши из молодых были снулые от малости сна. Коля стоял с нами и внимательно слушал, изредка забывая закрывать рот. Помнится, говаривали мы в рамках дозволенного, но на грани того, что в штабе считалось недопустимым. Он такого еще не слыхал, по молодости, и внимал, учился.

Сначала за знак приняли какой-то фонарный столб, и громко прокричали «ура». потом ошибку поняли и исправили, троекратно восприветствовав настоящий знак, белый, похожий на маленькую буровую вышку. Он мелькнул так быстро, что подробностей я не разглядел. Электричка разогналась и бежала километров восемьдесят, не хуже столичных28. Ледяной ветер холодил до печенок, а над горным лесом стояли яркие звезды зимнего неба, великолепный Орион, и Сириус холодно переливался, будто маленький яркий шарик перекатывался по черному бархату небосвода. Луна была в зачаточном состоянии и уже скатилась так низко, что не мешала видеть звезды. Глядели мы на них в бинокль, с которым Витька не расставался, хотя и препоганый он был – все в изжелта-зеленых тонах показывал, а воздух был чист, и у каждой звезды, до самых малых, простым глазом можно было различить цвет.