. Когда ты впервые влюбляешься, Мона Лиза улыбается, соглашаясь с вашей радостью. Когда ты остаешься без возлюбленного, ее улыбка становится напоминанием о вашей потере.

Многие наблюдающие за «Моной Лизой» не понимают, что цвета, эти приглушенные коричневые, красновато-коричневые, золотые и голубые оттенки, были изменены временем. Лак добавил слой желтого всей картине. Первоначально небо и озеро за спиной Лизы были невероятного голубого цвета, а рукава – ярко-красными. Увидеть Мону Лизу означало увидеть сразу две картины: ту, что существовала раньше, и ту, что есть сейчас. Она стала символом того, что украдено временем.

Я села на полированную деревянную скамью, погружаясь в эти меняющиеся синие тона, красный цвет дороги позади Лизы, темноту ее одежды, которая в те времена, когда да Винчи писал картину, считалась очень стильной. Даже вечная Мона Лиза хотела быть модной.

Это всего лишь картина, сказал бы Джеральд. Но спокойствие синего и приглушенный оттенок красного навеяли воспоминания. Я тихонько заплакала, слезы текли по моим щекам. Я плакала так, как не плакала со времени похорон. Люди проходили мимо меня на цыпочках, и я вспоминала, что мой отец сказал мне однажды после целого дня катания на коньках в центральном парке, за год до того, как в город вторгся испанский грипп: когда пальцы ног отморожены, они немеют, но когда кровь вновь начинает течь по ним, что сигнализирует о возвращении жизни, появляется боль и ужасное жжение.

Я сидела перед любимой картиной Аллена, и меня пронзало жаром от горечи потери.

Чарли с Аней пригласили меня на ужин в кафе «Доум», где мы могли недорого поесть и сидеть столько, сколько захотим. У Ани под глазами пролегли фиолетовые круги, она утратила прежнюю непринужденную жизнерадостность. На ней был костюм от Шанель с приталенным жакетом и эполетами в стиле милитари и браслет из пяти нитей идеально подобранного жемчуга. Чарли скрестил руки на груди. Казалось, они были в разгаре ссоры, поэтому я какое-то время мысленно говорила за троих, задавая вопросы и отвечая на них сама. Как прошел день? Отлично. А твой? Удалось ли выспаться? Не особо.

Может, сплетни?

– Любопытно встретить Коко Шанель, – начала я.

Это пробудило к жизни хотя бы Аню.

– Любопытно, – повторила она. – Такое незначительное слово для нее. Ты же знаешь, что она родилась в бедности. В большой бедности. Где-то на юге. Ее мать умерла; отец бросил ее, сестер и братьев. Она научилась шить в приюте, хотя и рассказывает людям, что ее воспитывали тети. Детство, – вздохнула Аня. – Сколько историй мы придумываем сами для себя.

– Нас с Чарли воспитывала тетя, – сказала я, вспоминая, как потеря родителей еще сильнее привязала нас с братом друг к другу. – У Шанель есть близкие?

– Где-то есть сестра, – сказала Аня. – Кто-то рассказывал, что у Коко, возможно, есть и ребенок, которого она представляет своим племянником, но я так не думаю. В ней мало материнской любви.

Ее голос стал тихим, что, как я потом поняла, было признаком того, что она думала о собственной дочери.

– Какие истории придумывала ты? – спросил Чарли, положив руки на стол, надежные сильные руки. Но, возможно, Аня еще не знала, что он вот так рассматривает свои руки, когда ему плохо.

– О прекрасном принце, который приедет за мной. У него светлые волосы и голубые глаза. Дай-ка посмотрю. Он выглядел прямо как ты!

– И вот я здесь. – Не в силах сопротивляться ей, не в силах продолжать эту ссору, в чем бы она ни заключалась, он взял ее руку, ту, на которой не было обручального кольца, и поцеловал ее.

– Коко знала, как использовать свою внешность, – выдохнула Аня. – Она знает, как доставлять удовольствие мужчинам. Я доставляю тебе удовольствие, Чарли?