Душу, что трепетала в кулаке, подобно пойманной рыбке, он отдал им без сожаления.

Они сдвинулись, превратились в однородную массу, застыли; их тени слились и на несколько мгновений исчезли.

Капитан сохранял тень и достоинство. Старейший из стражников Лимба расплылся в улыбке – зрелище, от которого дети пустотников становились заиками на всю жизнь.

– Добро пожаловать в Зону Любви! – проскрипел он, а тварь, сидевшая у него на плече, распростёрла крылья, словно хотела принять голову нигредо в свои объятия и впиться ему в губы кровососущим поцелуем.

Обычно они собирались в таверне Жирного Либоумера. Приходили всегда поодиночке. Уходили иногда парами – мужчинам и женщинам расы нигредо тоже хотелось ласки. Но никакие любовные утехи и услады плоти не сравнятся с трансцендентной лаской Колыбели – с этим согласился бы каждый из них. Именно поэтому они время от времени возвращались в Лимб. Чтобы услышать пророчество Спящего. Чтобы попытаться уловить в нём туманный намёк или стёршееся от старости указание. Чтобы найти путь домой, проделать тот единственный заветный коридор, который ведёт в… Кто знает – куда?

В конце концов, Колыбель – это всего лишь слово.

– Земля тебе пухом, Твердолобый!

Общеупотребительное приветствие Либоумер произносил не без иронии. Ему это прощалось, как, впрочем, и многое другое. Нет ничего печальнее, чем бывший бродяга, сменивший просторы тверди на жалкую участь пустотника.

– Могила ждёт, – в тон ему ответил нигредо.

– Да я уже и рад бы полежать, вот только кто будет варить пиво для вас, проклятое племя!

– Пиво у тебя хорошее, толстяк. – Нигредо положил на стойку небольшой самородок, расплачиваясь за выпивку на много кружек вперёд. – Как ты сказал – «проклятое племя»?

Самородок мгновенно исчез в огромной лапище Либоумера. Он никогда не утруждал себя отсчитыванием сдачи.

– Ну да, проклятое и есть. Нашептала одна старуха…

– Пустотница? – Презрение в голосе нигредо появилось само собой.

– Ага. Ну и что? – огрызнулся Либоумер. – Да ты о ней, наверное, слышал. Ясновидящая. Говорят, она… э-э-э… чуть-чуть… самую малость… ломает время.

– Ломает время? Да ты совсем свихнулся, мать твою! Если бы она это делала, её шкура уже висела бы на Башне Циферблата.

– Ну, ей не позавидуешь. – Либоумер понизил голос и придвинулся ближе, насколько позволяло громадное пузо. Затем сообщил доверительно: – Стражники съели её глаза.

– Но ты все равно её слушаешь. Эх ты, жаба… Так что там насчёт проклятия?

– Вот сам у неё и спросишь, – обиделся толстяк, однако тут же вспомнил о других самородках, возможно, лежавших в карманах нигредо. Клиент всегда прав.

– Обрати внимание. – Либоумер повёл головой с тройным подбородком в том направлении, где за угловым столиком сидела одинокая фигура, голову которой полностью скрывал капюшон с густым мехом. – Сегодня у меня особый гость. Готов поклясться, что сюда забрела цыпочка из Льдов.

– С чего ты взял, что из Льдов? – медленно спросил Твердолобый. Запах женщины был достаточно силён.

– Я, братец, может, и жаба, но ледоколов всё ещё чую за три коридора. Э, да у тебя, кажется, с одной такой что-то было? Говорят, у них топка между ног – можно согреться, а можно и член спалить…

Ничто не дрогнуло в лице нигредо. И всё же Либоумер осёкся. Предпочёл немного отодвинуться. И сменил тему.

Она действительно пришла из Льдов – женщина с прозрачными глазами и кожей цвета пламени седьмой свечи Семисвечника. На исходе квадранта Твердолобый получил немного её огня, но так и не растопил чёрный лёд у себя внутри. Он невольно сравнивал её с той, которая уже целиком принадлежала памяти, а это почти всегда выигрышная позиция. Те, кто умерли, больше не совершают ошибок. Если минуло достаточно времени, они даже не причиняют боли. Они пробуждают только глухую тоску, и, чтобы усыпить её снова, нужно заснуть самому. Иногда он завидовал Спящим…