И кому верить? Как обстояли дела в реальности?

Сейчас нет никаких сомнений в том, что в конце сентября 1964 года в узких кругах на место Хрущёва обсуждались уже только две кандидатуры: Брежнева и Подгорного.

Шелепин, по сути, выпал из списка возможных лидеров ещё в августе. Он сам уже в начале 1990-х годов говорил давнему партаппаратчику Валерию Болдину, будто бы всю историю со смещением Хрущёва придумали Брежнев и Подгорный, а его всего лишь использовали. «Моя роль, – рассказывал Шелепин, – состояла в том, что Брежнев поручил мне принять участие в подготовке материалов к докладу». Доклад должен был осветить все ошибки и промахи Хрущёва во внутренней и внешней политике. Шелепин начал над ним работу во время отпуска в Железноводске. Ему тогда регулярно названивал Брежнев. Тому было важно узнать, как далеко Шелепин продвинулся. Но когда в сентябре Шелепин вернулся в Москву и первый вариант доклада показал Брежневу, тот только сморщился: всё оказалось очень и очень плохо. Поэтому вскоре к работе над материалами об ошибках Хрущёва был привлечён Полянский.

А дальше произошла серия утечек. О вынашиваемых недовольной Хрущёвым частью советского руководства планах стало известно родным и близким советского вождя. Какую-то информацию зятю Хрущёва – Аджубею передал секретарь ЦК КП Грузии по пропаганде Дэви Стуруа (его родной брат работал у Аджубея в газете «Известия»). Что-то сообщили доброжелатели жене Аджубея – Раде Никитичне, которая работала в редакции журнала «Наука и жизнь». Но больше всех сыну Хрущёва – Сергею наболтал охранник Николая Игнатова – Виктор Галюков.

Реакция Хрущёва оказалась странной. Он заявил, что Брежнев, Подгорный и Шелепин – совершенно разные люди, чтобы могли против него объединиться. Тем более в его планах было повышение статуса Шелепина. Видимо, Хрущёв забыл об уроках 1957 года, когда к старой гвардии, попытавшейся вернуть себе прежнее положение, присоединился его недавний фаворит Шепилов. Впрочем, нельзя было исключать и другой вариант: Хрущёв уже давно о многом догадывался, но по каким-то причинам решил больше не бороться за своё лидерство (или кто-то убедил его в том, что пришло время расставания с властью).

Правда, 28 сентября вождь незадолго до своего отъезда на юг, где собирался догулять отпуск, всё-таки вскользь намекнул Николаю Подгорному, что он кое-что уже прослышал про заговор. «Идут разговоры, – мельком бросил Хрущёв Подгорному, – что существует какая-то группа, которая хочет меня убрать, и вы к этой группе причастны».

Подгорный перепугался и ринулся к Брежневу. Как он потом рассказывал Шелесту, Брежнев якобы ещё больше струсил и даже предложил отложить все планы по смещению Хрущёва.

Удивлённый поведением Брежнева, Подгорный стал искать возможности наведать в Киеве первого секретаря ЦК КП Украины. «С Н.В. Подгорным, – вспоминал Шелест, – мы пришли к верному убеждению, что «промедление в этом деле смерти подобно», надо форсировать события, доводить вопрос до развязки, причём максимально для этого использовать время отсутствия в Москве Н.С. Хрущёва» (П. Шелест. Да не судимы будете. М., 2016. С. 231).

О страхах Брежнева позже писал и Егорычев. С его слов выходило, что Брежнев при встрече чуть ли не на грудь ему кинулся и стал плакаться. «Коля, – вспоминал тот разговор Егорычев, – Хрущёву всё известно. Нас всех расстреляют». Правда, есть большие сомнения: а не насочинял ли что-то Егорычев в отместку Брежневу за своё увольнение через три года после низвержения Хрущёва?

Тут возникает ещё один интересный вопрос. Если Брежнев, когда узнал о том, с каким настроением Хрущёв собирался покидать Москву, сразу стал праздновать труса, то почему тогда недовольные вождём члены Президиума ЦК не отодвинули его от руководства процессом по смене власти в Кремле и не поручили дальнейшую реализацию своих планов тому же Подгорному? Одну из версий в своих мемуарах выдвинул академик Георгий Арбатов. По его мнению, в той ситуации неопределённости, когда теоретически могли победить и несогласные с Хрущёвым, но и Хрущёв имел шансы уцелеть во власти, Брежнев более всех устраивал практически все элитные группы. А почему? Он представлялся самой сильной личностью? Да нет. «Л.И. Брежнев, – утверждал Арбатов, – рассматривался большинством людей в аппарате ЦК и вокруг как слабая, а многими – как временная фигура. Не исключаю, что именно поэтому на его кандидатуре в первые секретари ЦК и сошлись участники переворота» (Г. Арбатов. Человек системы. М., 2015. С. 166).