Его настойчивость мне импонировала. Никто и никогда не врывался в мою жизнь таким ярким красочным вихрем. Я ему поверила и позволила проводить до дома.

Мне всегда казалось, что в сутках недостаточно часов, чтобы все успеть: работа в ателье, в магазине за кассой, частные заказы соседей, ну и, конечно, занятия с Виталиком для развития его физических и умственных способностей. Но с появлением в моей жизни Оскара я начала порхать, все успевать и даже больше. Я бегала к нему на свидания, как школьница, сидела в зале во время его выпускного спектакля, испытывая неизвестное мне чувство. Я восхищалась своей работой: костюм на нем сидел как влитой; но прежде всего я гордилась тем, что нахожусь здесь в статусе его возлюбленной.

Но эйфория закончилась в тот день, когда я поняла – у меня задержка. Я была так счастлива и беспечна, что спохватилась аж на третьем месяце.

– Ты чего нос повесила? – спросила мама, когда вместо привычной прогулки с Оскаром я просидела весь вечер в кресле. – Поругались, что ли?

– Хуже, – прошептала я.

– И не такое бывало, пройдет.

– Да, плюс-минус шесть месяцев.

Мне не пришлось ничего объяснять. Мама подошла и, сев на подлокотник, прижала меня к себе. Я слышала, как бьется в груди ее сердце, чувствовала ее теплое ровное дыхание у меня над головой, и этого оказалось достаточным, чтобы окончательно раскиснуть.

– Мне страшно.

– Это естественно, но безосновательно. Все будет хорошо.

– А что если?

– Нет! Снаряд не попадает в одну воронку дважды.

Мы никогда не говорили с ней о Виталике, о его врожденных патологиях. Никогда не строили разговор, отталкиваясь от формулировки «что было бы, если бы…». Виталик был моим любимым, и, я была убеждена, единственным ребенком. Уверена, что и мама не питала иллюзий на появление еще одного внука, и все же я была беременна. И это пугало меня, как никогда раньше.

Не был в восторге от этой новости и Оскар. Он долго ходил из стороны в сторону, и с каждым его шагом мое сердце падало все ниже и ниже. Наконец, он тяжело опустился в кресло. Его длинные изящные пальцы отбивали какой-то ритм на подлокотниках, в то время как он пристально смотрел мне в глаза.

– Ты уверена в том, что хочешь оставить этого ребенка? – спросил он.

– Сейчас мне важно узнать, чего хочешь ты.

– Я не знаю. Я не отказываюсь, просто…

– Это не то, чего ты ожидал. Я понимаю, – ответила я.

За окном пошел снег, и где-то там, во дворе, уже почти час мама гуляет с Виталиком. Они специально ушли из дома, чтобы мы могли спокойно поговорить, но говорить нам, похоже, не о чем.

– Я не собираюсь портить тебе жизнь, так что ты свободен.

– Чтобы мой ребенок тоже рос без отца? Только ты забываешь – в отличие от твоего бывшего я все еще жив!

Я так и не смогла признаться Оскару в том, что Рома бросил меня с ребенком на руках. История, которую я придумала для Виталика, была куда более трогательной и приятной. Да, она была трагична, ведь в ней Рома погиб в автокатастрофе, но зато он не бросал ни меня, ни своего сына. Иногда я и сама начинала верить в то, что Рома умер, а не побежал, как собачонка, к родителям, едва они поманили его деньгами, машиной. И сейчас, когда Оскар вспомнил о нем, я растерялась.

– Заболевания Виталика – это наследственное? – продолжал он. Это был чуть ли не первый раз, когда Оскар поинтересовался, чем болен мой сын.

– Ты сам знаешь, что нет. Но даже если так, не волнуйся: каким бы ни был этот ребенок, я справлюсь, – ответила я, кладя руку на едва заметный живот.

– Мы справимся. Я не собираюсь никуда уходить.

Он сдержал свое слово, и в канун нового года мы поженились. Церемония была скромной: только несколько его друзей из института и моя мама с Виталиком. Его родители приехать не смогли или… не захотели. Как не посчитали нужным быть рядом с сыном и в день рождения его дочки, их первой внучки. Но сейчас, лежа в родильном отделении, я об этом и не вспоминала. Надо мной столпился медперсонал во главе с врачом, командующим мне тужиться. Полина родилась на пятой потуге. И уже через мгновение ее первый крик поразил меня в самое сердце.