Час прошёл.
Я вернулся к офису.
Уже издалека почувствовал неладное. Скорая помощь. Дверь приоткрыта. Люди шепчутся. Кто-то снимает сторис.
Я прибавил шагу, и в этот момент из офиса вышли два санитара с носилками. На них – нечто. Точнее, чехол. Плотный. Серый. Такой, какой выдают не больным, а тем, кто уже точно не пойдёт на поправку.
Они погрузили его в скорую. Дверь захлопнулась. Машина уехала.
Я влетел в офис. У стойки сидела Юленька. Плачущая. С тушью, которая стекала так, как стекают надежды с лица политтехнолога после выборов. Её плечи сотрясались, рядом – полицейский с блокнотом. Он что-то записывал, будто это не смерть, а заявка на доставку суши.
– Юлия Сергеевна, что случилось? – спросил я, с официальным придыханием. Притворился подчинённым, как будто час назад не говорил: «Пусть сдохнет тварь».
– А вы, простите, кто? – повернулся ко мне полицейский.
– Это наш сотрудник, – сказала Юленька, всхлипывая. – Матвей Смирнов. Замерщик окон.
– Так значит, на чём мы остановились… – снова обратился к ней полицейский, глядя в блокнот. – Вы утверждаете, что Егор Александрович пил кофе и ел печенье вприкуску?
Юленька кивнула. Губы дрожали, нос покраснел. Вид, как у лебедя, у которого отобрали болото.
– Да… подавился, – прошептала она. – Вроде бы…
И снова зарыдала. Горько. Протяжно. Прямо как в индийском кино, где жениха сбил автобус, а невеста случайно вышла за злодея.
В тот момент я понял: плакала она не о Шреке. Нет. Она рыдала о квартире, которую платит фирма. О статусе. О безлимитной карте. О московской жизни с мягкими креслами и Uber Black. О возвращении в Смоленск, в двухкомнатную с мамой и тараканом по кличке Витя.
Я посмотрел на неё. Такая нежная, такая хрупкая, такая… вдова в миниатюре.
А в кармане у меня снова щёлкнула кнопка.
Брелок.
Чёрный. С красной кнопкой.
И я подумал – а ведь, может, и правда? Может, я?
Хотя нет… Ну с чего бы? Просто совпадение. Печенье. Кофе. Нервы. Возраст.
Но внутри что-то дрогнуло.
А потом снова щёлкнуло.
И я вышел на улицу. Впереди – дорога. Домой. В Смоленск. С тайной, которую, возможно, никогда никому не расскажу. Или расскажу. Через пару глав.
Ведь, как известно, у каждого окна – есть замерщик.
А у каждой мечты – срок годности.
***
Домой я добрался без приключений. Ну почти.
Хотя, если называть вещи своими именами – с моим везением даже путь в булочную превращается в экспедицию с потерями. Но в этот раз всё выглядело довольно стандартно: вокзал, билет, чай в пластиковом стакане, и я – у окна, с рюкзаком, набитым формами, каталогами и какими-то непонятными бумажками, которые никто никогда не читает, но очень важно таскать с собой. Всё шло нормально. Минут тридцать.
А потом поезд встал.
Не в смысле "приехал на станцию" или "остановился по графику". Нет. Он просто встал – посреди поля, где даже вышки связи стоят, как старики на лавочке: есть, но толку никакого. Полустанок. Название, которого никто не выговаривает, а машинист, кажется, вообще не хотел здесь останавливаться.
Жара стояла такая, что в вагоне можно было открывать спа-салон. Люди начали потеть, как бутерброды в полиэтилене. Кто-то достал веер, кто-то расстегнул рубашку, кто-то проклинал всё РЖД целиком, включая их прадедов.
А я сидел, держа в руке тот самый брелок. Чёрный, с красной кнопкой.
Пальцы перебирали его машинально. Я смотрел в окно, а в голове крутилась одна мысль: "Ну что за жизнь, Господи, ну почему даже домой нельзя добраться без приключений?"
И вдруг сам с собой, почти вслух, выдохнул:
– Господи, сделай так, чтобы этот поезд до Смоленска доехал без остановок…
Сказал – и замер. Ну, чисто на всякий случай. Проверить, вдруг не совпадение?