Иногда, лежа в шезлонге с видом на море, когда пальмы шепчут что-то бессмысленное, а коктейль в руке давно стал просто прохладным реквизитом, ты чувствуешь: всё. Расслабление достигло критической массы. Райская нега начала булькать в мозгах и пахнуть скукой. Но стоит только вспомнить – Пайка ищет, – и всё внутри резко меняется.

Словно кто-то вылил тебе на голову ушат ледяной воды. Не потому, что страшно. Страх – это когда у тебя нет выбора. А тут наоборот – интересно, а это, чёрт побери, куда хуже. Интерес – это активная форма тревоги. Это когда ты не просто прячешься, а краешком глаза подглядываешь: ну что, идёт? близко?

Когда кто-то охотится за тем, что принадлежит тебе, даже случайно, – в тебе просыпается что-то древнее. Что-то похожее на азарт и ярость. У тебя появляется цель, а цель – это почти желание, а желание – это, как бы пафосно ни звучало, жизнь. Значит, снова круг. Замкнутый, как браслет из змеиной кожи. С хвостом во рту и огнём в заднице.

Вот с этого, собственно, всё и начинается.

Я начал думать: вычислила ли она меня? Навела ли справки, выслала ли аналитиков, подключила шаманов и экстрасенсов, которые нюхают трещины в пространстве? Или по-прежнему сидит в своём сияющем офисе, напоминающем не то бункер, не то храм нового эго, где стены обтянуты золотыми шторами, кресла набиты страусиным пухом, а персонал каждое утро поёт ей «доброе утро, Пайка» на три голоса – баритон, альт и злобная меццо-сопрано.

Может быть, она прямо сейчас сидит в халате цвета утренней паники, на лице – маска из чёрной икры и фрагментов мотивационных цитат, которые она перед этим приказала выгравировать на мраморе. И плачет. Но не потому, что больно. Потому что пусто. Потому что у неё больше нет кнопки. Нет этого брелка-бога, который превращал её желания в продюсерские сны и чарты.

Ведь эта зараза с кнопкой делала для неё всё: и хиты строчила, и фанатов собирала, и рекордные туры продлевала. По сути, её карьера была не результатом таланта или гения, а приложением к чуду. Даже самые циничные музыкальные продюсеры рядом с ней выглядели, как младшие помощники аниматора в детском лагере. Она летела вверх, а брелок просто поддувал снизу, как фен в режиме "ураган".

И знаешь, что самое странное? Мне её даже ничуть не жалко. Ну честно. Если кнопка ей досталась так же случайно, как и мне – ну что ж, не обидно. Не украл же. Не вырвал у ребёнка из руки. Просто… встретились мы с ней на этом перекрёстке реальности, а дальше уж – кто как справится.

Но всё равно. Какая же она гадина.

Голос у неё – как у ангела, который слишком много курил. Улыбка – такая, будто она точно знает, где ты умрёшь, и записала это в ежедневник. А повадки… Повадки – чистый крокодил. Только крокодил, в отличие от неё, не улыбается, когда ест твою душу.

Поэтому я решил пока вернуться домой и отсидеться в Смоленске.

ГЛАВА 6 «БОБ»

Если бы у пафоса и суицидальной храбрости родился сын, он бы звался Боб.

А если бы этот сын окончил военную академию с золотой медалью, прошёл через Чечню, Сирию и пять психотренингов с боевыми дельфинами, потом ушёл в контрразведку, где его досье до сих пор под грифом «не для слабонервных», – тогда это был бы именно тот самый Боб, который однажды постучался в стеклянную дверь офиса Пайки и тихо сказал:

– Мне нужен пропуск. И постоянная работа. Желательно, чтобы можно было кого-то мочить. Но не обязательно.

Он пришёл по рекомендации.

Не просто кого-то – а бывшего министра обороны, который во время охоты на лося шепнул Пайке:

– У меня есть один человек. Он решает вопросы так быстро, что на месте проблемы остаётся только лужа.