Она помолчала, и добавила тише:

– Поверь, до нас просто… ещё не добрались.

– Понял тебя, Юлия Сергеевна, – кивнул я с почти театральной улыбкой, встал с кресла и, стараясь держаться прямо, двинулся к выходу.

– Смирнов, – окликнула она уже сзади. – Ты же не просто за работой пришёл?

– А зачем же ещё приходят к бывшим работодателям? – ответил я через плечо.

Она не ответила. И это было самым точным ответом.

Я вышел из офиса, не хлопая дверью – не потому, что культурный, а потому что хлопнуть хотелось об кого-то конкретного. Прошёл по коридору, где всё ещё пахло кофе, отчаянием и пережёванной амбициозностью. Тот самый запах: будто кто-то пытался стать кем-то важным – и не стал.

На секунду задержался у окна. Внизу пульсировала парковка: машины, люди, жизнь. Мигали огни, кто-то курил у урны, кто-то звонил кому-то важному и делал вид, что знает, зачем.

Мир шёл своим путём. Я – своим. Словно дороги уже разошлись. Особенно с одной конкретной Юленькой.

Раньше я думал о ней иначе. Богиня… или хотя бы главная фея отдела. Загадочная, остроносая, вечно с папкой и лёгкой полуулыбкой, за которой пряталась якобы великая внутренняя жизнь. А потом – эта сцена. Её ноги, прыгающие по пузу шефа, будто она забивала последний гвоздь в гроб собственной морали.

Что-то внутри меня тогда щёлкнуло.

И, знаешь, обратно уже не отщёлкивается.

Идти назад – было бы оскорблением себе. Остаться – плевком в лицо собственному будущему. Так что я шёл.

Не оглядываясь.

Не вспоминая, что когда-то она казалась весной. А оказалась, обычной мартовской грязью.

ГЛАВА 5 «А ЧТО ДАЛЬШЕ»?

А теперь скажите мне честно, как на исповеди у батюшки в модных кроссах: вот если бы у вас появился такой волшебный артефакт, как кнопка исполнения желаний, что бы вы сделали? Прямо вот щёлк – и любая хотелка с полки. Без очереди, без логистики, без сбора документов в МФЦ. Ну, кроме разве что регистрации брака с Сальмой Хайек – там, возможно, очереди.

И вы, такие радостные, с блеском в глазах, говорите: «Я бы купил домик на берегу моря… Или океана! Лежал бы в шезлонге, попивал коктейль с зонтиком, в голове ни одной мысли, кроме как мазаться кремом от солнца и не забыть перевернуться на живот, чтоб загар лёг ровно».

А вот вы не заметили, что эта сцена – шезлонг, коктейль, бирюзовая вода – это, мать её, всегда финальная сцена в фильмах про людей, у которых за плечами вагон денег, несколько трупов и один подбитый вертолёт? Последние секунды до титров. Дальше – тьма.

А теперь представьте, что это не конец, а, прости господи, вся ваша жизнь. Каждый день – солнце, коктейль, песочек, пузо жарится, мозги плавятся. Сначала кайф, потом лёгкая грусть, потом тоска по борщу и запаху московского метро, а потом ты уже просишь у судьбы – пусть хоть кто-нибудь придёт и даст тебе по щам, лишь бы что-то произошло!

Через десять дней на этом берегу ты уже не человек, а декоративное растение, которое умеет только дышать и задаваться вопросом: «А зачем всё это было?» И когда ты, изнемогая от скуки, наконец придумываешь себе развлечение – например, прокатиться на красном кабриолете по побережью Флориды, – то понимаешь, что суть в том, что ты просто едешь. Едешь туда, едешь обратно, едешь туда… И начинаешь подозревать, что катаешься по маршруту «депрессия – разочарование – бессмысленность».

Вот почему в кино это занимает ровно двадцать секунд, а потом – титры. Потому что, если показывать, что будет дальше, зритель не выдержит. Он захочет в кинотеатр ворваться и вытащить героя оттуда, спасти его от самого себя. Или хотя бы предложить нормальный шашлык.