Тепло ещё не шло, но Витька бубнил: «Жарко, жарко-о-о…», Влад даже лоб его пощупал на всякий случай. Фоном печных тайн слышались обсуждения за столом, сливаясь в ненужные, ничего не значащие звуки. Маму убеждали, что всё просто великолепно, Витькин ум обязательно проснётся, и тогда у неё окажутся два крепких, сильных, надёжных сына, опора в старости. Что они ещё могли сказать? Логически подобное произойти не могло, но Влад, наверно, обрадуется умному брату. А сейчас, затаив дыхание, они вместе смотрели в жерло зрительного чуда: чурбан засветился изнутри, языки проникли в него, радостно вырываясь из щелей коры, сердцевины, фактуры твердого дерева. Удивительно, как сухость породы породила пламя.

Долго, как намагниченные, пялились, Витька даже задремал. Бревно почернело, развалилось на яркие мерцающие куски, даря уже настоящий жар, а ещё ощущение сверхъестественного, сказочного зрелища истинного сокровища. Алые пятна вплавлялись в сознание идентичностью с алым шарфом косенькой Кати и пятнами крови по снегу. Память Влада прыгала с шарфа на брызги, с них на языки пламени, с пламени вновь на шарф и в этой круговерти Влад пытался найти ответ на вопрос: «Почему так получилось?» Он не должен был думать – для этого существовали взрослые, они отвечали за детей.  Но Влад думал, словно задачу решал на факультативном уроке, пытаясь уловить логику своего поведения. Почему во дворе церкви нутро охолодело сильней, чем кожа на улице? Ледяной, пронизывающий страх – даже ужас –  который он испытал, казался сейчас иррациональным. Чего испугался? Подумаешь, кровь. Не умерла же карапузка, в конце концов. Наверно, он виноват, увлёкся. Держалась бы крепко, не вылетела из ватрушки.  Влад скосил глаза на Витьку, от тепла раскрасневшегося, осоловевшего, впавшего то ли в дрёму, то ли в транс. Если бы катал Витьку, он тоже мог вылететь. О таком развитии событий думать не хотелось. Неужели Влад испугался наказания? Да ладно, чтобы ему сделали? С него как с гуся вода. До сих пор удавалось уходить от наказания. Даже когда они с Флором стащили в универсаме по банке энергетика – чёрной “Яги”, новинке в их провинции – попался друг, а Владу удалось ускользнуть. Флор Влада не выдал, хотя вызывали родителей и вообще обосрали с головы до ног. Они потом напополам ту банку выпили. Флор заливал, что когда ему исполнится восемнадцать, он пойдёт в магазин и купит сто таких банок.

Или Владу стало стыдно перед мамой и Витькой? Для мамы он надежда и опора, для Витьки – авторитет, а тут…Вздор, не съели бы они его и не ругали. Витька даже повторять стал бы: побежал детей искать, санки выклянчил у кого-нибудь, потом малышей усаживал, катал скромненько. До первого забора. Бр-р, наверно, в этом дело, вот чего Влад испугался. Да, так и есть. Всё из-за Витьки. Это во дворе его все знали, а тут глаз да глаз нужен.

Соскочила мама, тётки закудахтали, в суете собрались, вышли в мороз, поехали на вокзал, но Владу не полегчало, грызло сердце раздражение. Вроде всё решил, обосновал, доказал, а не то…

***

У них дружный двор. Новый район заселялся сразу, дети знакомились в песочнице и росли вместе. Ходили друг к другу в гости, играли одним мячом, качались на одних качелях. Потом появились бомжи и наркоманы. Влад хорошо помнил, что их в детстве не замечал – значит, их не было. А потом появились. В подъезде запахло мочёй и перегаром, на первом этаже поселились алкаши, в подвале – мужик с двумя бабами, а под Флоровой квартирой – наркоман с сатанинской музыкой и дымом, прущим во все щели, розетки и форточки. Но футбольная дружба держалась нерушимо, только девчонки добавились. Тонька среди них. Она по-прежнему не обращала на Влада внимания. Сашка-капитан и другой Сашка уже обзавелись сердечными привязанностями, даже целовались с ними, а Влад маялся один. Школу закончил, в институт собрался поступать, а всё один. Перед друзьями стыдно.