Появились дети. Через калитку девочка лет девяти везла на ватрушке розовощёкую малявку. Обе смешные, совсем деревенские. Старшая, заметив Влада, отдышалась и пискнула: «Здраси». На ней была чёрная кроличья шубка, по-детсадовски завязанный ярко-красный шарф и шапка с ушками. Из-под длинной чёлки, припорошенной снегом, смотрели чуть косенькие глазки, а на ресницах мерцал иней. Владу стало её жалко, потому что толстая бутузка в комбинезоне завопила:
– Катай, Катя, катай! – и хлопала требовательно варежкой по ватрушке.
– Я устала тебя катать, дай отдохнуть, – шмыгнула носом Катя, но малышка расхныкалась.
– Ты обещала-а-а…
– Давай, я покатаю? – предложил Влад.
Обе девочки посмотрели на него с удивлением, только младшая с аппетитом: “Вот так лошадка!”, а старшая – с надеждой: “Я могу отдохнуть?”.
– Мне не трудно, – подтвердил Влад.
– Только здесь, по дорожкам, за забором нельзя, – пояснила косенькая Катя, сдавая бразды правления.
Влад кивнул и неспешно потащил ватрушку за собой. Ватрушка катилась легко.
– Давай, быстрее? – обернулся Влад к малявке.
– Бытей, бытей, – подхватила та радостно.
Влад чуть разбежался. Замёрзшая Катя стояла в сторонке, следя за импровизированной каретой с лошадкой, шмыгала носом и переступала с ноги на ногу. Совсем рассвело. Солнце выглянуло, превращая снег в сверкающее одеяло из пенок. Малышка смешно взвизгивала и потом хохотала на крутых виражах, Влад тоже развеселился. Разбежался прямо до ворот и резко дёрнул ватрушку обратно. По расчёту пассажирку должно было крутануть вихрем до щенячьего восторга. Так бы и получилось, не подпрыгни карета на заснеженном бугре и не перестань седок держаться за ручки.
– А-а-а! – завопила малявка, и мгновенно обернувшийся Влад увидел забрызганные кровью лицо и снег.
Каким-то образом девочка не удержалась, вылетела и врезалась лбом в железные прутья.
– Ты что? – он бросился вытирать кровь с лица.
Из рассечённого лба тонкая, но упрямая алая струйка лилась и лилась по глазу, щеке, комбинезону. Девчонка махала руками и истошно вопила, падая в снег и выгибаясь. Влад испугался. Обернувшись, заметил, что Катя нырнула в храм – наверно, понеслась за взрослыми, оставив его наедине с проблемой. Уже кто-то бежит. Через минуту народ повалит, орать начнут.
– Сейчас тебе помогут, мама или кто там у тебя… – он отошёл от девочки, испуганно огляделся.
Надо спрятаться. Но куда? За забор ещё выбежишь не в раз. Ноги сами понесли за церковь – даже не понял, как оказался за углом и выглядывал на торопящихся бабку с косенькой девчонкой, других тёток и даже двух мужчин. Последних Влад совсем испугался, ноги налились свинцом. Как найдут его сейчас по следам: мужики не бабы – сообразительные! Он осторожно выглянул: следы по занесённому пургой снегу от забора до угла храма чётко читались. «Увидят, увидят!» – заполошно стучало в голове, но никто его не искал. Девочку унесла на руках бабка, а рыдающая Катя в скособочившейся шапке бежала рядом, шмыгая носом и утирая варежкой нос. На снегу остались брызги крови и много следов. «Ну, вот, без тебя справились», – успокаивал себя Влад, стоя за углом. Буря миновала, и, замёрзнув, Влад вернулся в храм. Согревался и ждал: кары небесной, полиции, гневных родителей. Робкая мысль признаться, что это он виновник травмы ребёнка испарилась от тяжести безупречной логики: «Кому?» Впрочем, если честно, он бы промолчал в любом случае. Слишком страшно. Сказал бы, что катала малышку косенькая Катя, а он посмотрел немного и в храм пошёл, ничего больше не видел. Свидетелей нет, камер тоже.
Бабка с девочками не вернулись, и Влад со счастливой мамой и тихим братом пошли пешком в знакомый дом. После обеда они с Витькой уселись возле железной печки. Женщины остались за столом, кипятили самовар, дули чай и болтали, болтали, болтали. Влад с Витькой жались друг к дружке, смотрели на огонь в приоткрытую дверцу. Яркие языки облизывали новое круглое большое полено, оно лежало совершенно не тронутое чернотой. Смотреть на пляшущее вокруг добычи пламя было волнительно и немного страшно. В щели приоткрытой дверцы виднелся иной мир, мир борьбы, победы и поражения. Скоро огонь победит, и ничто не в силах спасти глупую деревяшку, она обречена.