– Здравствуй, Оксана, – ответил наконец Григорий.

Мария Тимофеевна собрала лежавшие на столе журналы и перенесла их на другой стол.

– Оксанка, седай. Або, може, чайку попьем?

– Попьем, – согласилась Оксана и села напротив Григория.

Григорий засмотрелся на знакомое и такое любимое в юности лицо. Оксана открыто улыбалась ему, Григорий тоже отвечал ей улыбкой.

– Ну, коли чай пить, тоди ийдите в подсобку, чайник вже поставила, – сказала Мария Тимофеевна.

Через темный коридор они зашли в подсобное помещение. На маленьком столике шипел электрический чайник. Оксана положила на стол цветной полиэтиленовый пакет.

– А вот тут чай… Домашний.

– Какой домашний?

– Домашний, травяной. Ну, Гриш, рассказывай. Как ты? Как Галя? Как детки?

– Да все как обычно. Приехал за бумажками для досрочной пенсии. Почту долго ждать, решил напрямую… Ты-то как? Вернулась из своей Тюмени, не грустишь?

– Грущу, – продолжая улыбаться, ответила Оксана. – Как видишь, вернулась, и давно. Только не из своей, а из вашей Тюмени. Как Олесю родила, так со своим и развелась. Гулять он начал… Грустить? Чего грустить-то? С Олеськой не загрустишь!

– У матери живешь?

– Нет, я со своим углом от комбината.

– Замужем?

– Хватит, уже сыта.

В подсобку зашла Мария Тимофеевна.

– Вода вже вскипела… – засуетилась пожилая кадровичка, расставляя чашки и заварной чайник. – У нас тут, Гриша, надбавки зъявилыся. Киев вырешив стину робиты, вот и пишли замовлення на завод…

– Какую стену?

– Как яку? На кордоне, вдоль границы братних народив… А ты ще, не знав? У вас шо, ничего не чуты про цэ, про цю стину?

– Слышали. Известно, что разговор был, но я не знал, что у вас так все быстро решится.

– А решили все деньги… – вмешалась в разговор Оксана. – Говорят, что американцы, а может, немцы будут проплачивать строительство этой стены. Вот зарплаты и подняли. Хорошо подняли.

– Да, добре пидняли, – подтвердила кадровичка и потянулась за чайником.

Заварили чай. Мария Тимофеевна взяла себе пакетик обычного черного чая, а Оксана себе и Грише заварила свой, домашний. Григорий достал из сумки коробку конфет, приготовленную для кадровички, развернул несколько бутербродов с салом.

– Шо, и порося дома е? – улыбнулась Мария Тимофеевна.

– Е, а як же! – ответил ей с улыбкой Григорий.

– О, цэ по-нашему.

– Как по-вашему, так и по-нашему! – откликнулся Григорий.

Оксана тоже заулыбалась. Пока заваривался чай, Григорий все смотрел и смотрел на Оксану, сидевшую напротив него. Он задумался, и снова его охватили воспоминания. Теплые темные июльские ночи. Вспомнил, как они скрытно от всех уходили или уезжали далеко за город, в поле, чтобы ночь проводить где-нибудь в скирде. Жаркие темные ночи…

– Ну, чого мовчишь, Григорий? Рассказывай, – подняв длинные черные ресницы, посмотрела ему в глаза Оксана.

У Григория перехватило дух от воспоминаний. Оксана налила ему своего чая, открыла коробку конфет. Вначале Григорий начал что-то рассказывать о семье, потом сказал несколько слов о работе, о своих планах. Мария Тимофеевна быстро выпила свой стакан чая, закусив небольшим ломтиком сала с хлебом, а Оксана и Григорий долго еще сидели за столом. Григорию все казалось, что он много и подробно рассказывает Оксане о себе, затем начал вспоминать встречи с Оксаной, не стесняясь пожилой женщины, которая была здесь рядом. Однако на самом деле Григорий и Оксана сидели друг против друга и молчали. Оксана уже третий раз подливала свой чай Григорию, и он стал ощущать, что начинает как бы хмелеть от напитка – быть может, даже сильнее, чем от самогона.

«Вот так встреча… Надо же так разволноваться!» – думал Григорий.