Священник, войдя в комнату к умирающей, сел подле нее и хотел было начать по порядку таинство исповеди, но графиня прервала его, сказав:

– Я послала за вами, батюшка, не для того, чтобы исповедоваться, но, чтобы вы помогли мне составить письмо покаянное для моих детей. Вы сохраните мою тайну, а после того, как отойду я, исповедь мою пусть читают сыновья мои, тогда уже можно будет.

– Что же вы, Наталья Никифоровна, не скажите, им пока еще живы? – удивился священник.

– От того, святой отец, что духу мне не хватает на то, – отвечала графиня тяжело. – Не откажите мне, только вы можете выполнить мою просьбу. – она указала рукой на письменный стол и сказала – Возьмите там, на столе, и записывайте слова мои.

Когда священник был готов писать, графиня, собравшись с силами, заговорила и сказала:

– Двадцать два года тому назад, когда еще был жив муж мой, Андрей Петрович, случилась со мной эта беда. Необходимо было ему отправиться в Индию, к брату моему, Александру Никифоровичу, он давно уже жил в той стране и занимался торговлей. Проводила я Андрея Петровича в дальний путь на долгое время. Спустя некоторое время поступил к нам на службу человек по уходу за конюшнями. Я с большой любовью относилась к лошадям, а потому муж построил большие конюшни и завел жеребцов разных пород, чтобы доставить мне удовольствие. – графиня отвернула лицо к стене и, умолкнув на минуту, продолжила. – Его звали Григорием. Он был прислан к нам по рекомендации знакомых Андрея Петровича и по его поручению, потому как человек этот имел добрую славу о своей работе с лошадьми. – графиня вдруг заплакала, но, набравшись сил, продолжала – Я много времени проводила с лошадьми, и человек тот все время был перед моими глазами. Скоро я поняла, что ищу лица его, встречи с ним. – больной голос Натальи Никифоровны дрожал. – Никогда не доводилось мне любить, святой отец, я не испытывала горячей страсти. Замуж меня отдали рано, а муж мой был человек уже взрослый. Господи! – прошептала она, но шепот ее прозвучал, как крик из самой глубины души – простите меня, голубчик, Андрей Петрович, дети мои, Господи, простите.

Священник поднес графине воды. Но Наталья Никифоровна отказалась и велела продолжать писать.

– Я словно с огнем играла, – продолжала графиня. – И довела себя до греха. Всем сердцем полюбила я Григория. Позабыв честь свою и мужа, согрешила. – она тяжело сглотнула и согласилась выпить воды. – Андрей Петрович все не возвращался. Я, совсем позабыв себя, виделась с Григорием каждый вечер. Так прошел год. Наконец, вернулся муж. Он привез подарки, и сервиз серебряный индийский, который теперь напоминает мне о бедном Андрее Петровиче. Я, боясь, быть открытой, перестала видеться с тем человеком, с Григорием, но скоро поняла, что беременна. Уже было поздно что-то делать, хотя я бы и не решилась на такой грех. Через два месяца все стало заметно. Андрей Петрович был сам не свой. Он не разговаривал со мной, не устраивал скандалов, и своим молчанием убивал меня. А в сторону Григория я и смотреть боялась, чтобы, не приведи Господь, муж не узнал, кто стал любовником жены его. Роды были трудные, я думала, что умру. Муж, только я родила, выхватил ребенка из моих рук, и велел служанке подбросить его в какой-нибудь сиротский дом. – графиня ненадолго замолчала, потому, как с каждой минутой говорить было все труднее. – Я не знаю, как это все не разнеслось в свете, но никогда не слышала я никаких толков. Может это потому, что имение наше в отдалении, не знаю, право. Через три месяца в конюшню нашу подкинули младенца. Григорий просил Андрея Петровича разрешить оставить мальчика, и тот позволил. Шли годы. Все как будто забылось, и Андрей Петрович меня простил. Через четыре года у нас родился сын, Андрюша. Муж души в нем не чаял. Но скоро опять все переменилось, потому, как подкидыш конюха нашего рос и узнаваемы стали в нем черты самого Григория. Андрей Петрович ничего у меня не спрашивал, но очень недобро смотрел он на мальчика, и, похоже, догадался, что это и есть сын мой. – графиня посмотрела потухшими глазами на священника и сказала. – Не выдержало сердце кормильца нашего, и скоро он скончался. Моя вина, Господи, моя вина. – она снова заплакала. – Мой родной сын рос, как слуга в доме, и не могла я дать ему своей ласки и любви. К Григорию я не подходила и не разговаривала с ним, чтобы не давать повода к подозрениям и слухам. А еще через несколько лет не стало и его самого. Когда он умирал, я пришла к нему. Рядом лежал Вася, удрученный печалью; он спал у изголовья отца. Григорий, собрав последние силы, просил меня позаботиться о нашем сыне. – графиня закрыла лицо руками. – Простите меня дети мои, простите Андрей Петрович, Господи, помилуй меня, Господи, Господи…