– Дубинка, а возможно, что-то еще, только скользнула по затылку, и удар пришелся по левому плечу.

– Вот в Джерси это обычное дело.

– Я никогда не был в Нью-Джерси.

– Тебе бы там понравилось. Хотя можно попасть в передрягу.

– В Нью-Джерси одна из самых больших в мире свалок использованных покрышек. Вы наверняка ее видели.

– Никогда. Грустно, не так ли? Живешь в каком-то месте всю жизнь и не знаешь, чем оно знаменито.

– Вы даже не слышали об этой свалке, сэр?

– Многие жители Нью-Йорка никогда не поднимались на Эмпайр-стейт-билдинг. Ты в порядке, сынок? Твое плечо?

– Бывало и хуже.

– Может, тебе стоит пойти в лазарет, позвонить брату Грегори, чтобы он осмотрел твое плечо?

Брат Грегори ведает в монастыре лазаретом. У него есть диплом медбрата. Наш монастырь недостаточно велик для того, чтобы один человек полностью занимался только лазаретом (в школе лазарет свой, одна из сестер обслуживает и монахинь, и учеников), поэтому на братьях Грегори и Норберте лежит стирка.

– Я в порядке, сэр, – заверил я его.

– Так кто же пытался отшибить тебе голову?

– Мне не удалось даже взглянуть на него.

Я объяснил, как перекатился по земле и побежал, думая, что нападающий гонится за мной, а вернувшись, обнаружил, что монах, о тело которого я чуть не споткнулся, исчез.

– То есть мы не знаем, поднялся он и ушел сам или его унесли, – подвел итог брат Костяшки.

– Мы даже не знаем, лежал он без сознания или мертвый.

Брат Костяшки нахмурился.

– Не люблю я мертвых. И потом, в этом нет никакого смысла. Кто будет убивать монаха?

– Да, сэр, но кто будет отключать монаха?

Костяшки задумался.

– Как-то один парень убил лютеранского священника, но это произошло случайно.

– Не думаю, что вы должны мне это рассказывать, сэр.

Он отмахнулся. Костяшки пальцев на его сильных кистях были огромными. Отсюда и прозвище.

– Это был не я. Я же говорил тебе, настоящий киллер из меня не получился. Уж в этом-то ты мне веришь, не так ли, сынок?

– Да, сэр. Но вы сами сказали, что произошло все случайно.

– Никогда не убивал священника даже случайно.

– Я понял.

Брат Костяшки, ранее Сальваторе Джакомо, работал на мафию и получал неплохие деньги до того, как Бог кардинально изменил его жизнь.

– Зубы выбивал, ноги ломал, но убивать никого не доводилось.

В сорок лет у Сальваторе появились сомнения в правильности выбора жизненного пути. Он ощутил в душе пустоту, превратился в лодку, которая остается на плаву, да только в ней никого нет.

Во время кризиса совести сам Костяшки и еще несколько парней поселились в доме босса, Тони Мартинелли, над которым нависла смертельная угроза. Каждый принес с собой не пижаму и зубную щетку, а любимые автоматический пистолет и карабин. В результате однажды вечером Костяшки читал книжку шестилетней дочери Мартинелли.

История была об игрушке, фарфоровом кролике, который очень гордился своей внешностью и вечно задирал нос. А потом кролик попал в полосу неудач, и они заставили его смирить гордыню, а через смирение он пришел к состраданию горестям других.

Девочка заснула где-то на половине истории. Костяшки ужасно хотелось узнать, что случилось с кроликом, но он не желал, чтобы другие мордовороты подумали, будто его заинтересовала детская книжка.

Несколькими днями позже, когда угроза, нависшая над Мартинелли, миновала, Костяшки пошел в книжный магазин и купил книжку о кролике. Начал читать с начала и, добравшись до конца (заканчивалась история тем, что фарфоровый кролик сумел вернуться к маленькой девочке, которая любила его), сломался и заплакал.

Никогда раньше он не ронял ни слезинки. А в тот день сидел на кухне своего дома (жил он один) и рыдал, как ребенок.