Кен затушил сигарету о крышку жестяной банки, служившей пепельницей. Когда он наконец ответил, его голос звучал почти резко:

– Вот когда это случится, тогда и подумаем. – Он повернулся на другой бок и поплотней закутался в одеяло. – Спокойной ночи, малыш.

– Спокойной ночи, – откликнулся Дэви, по-прежнему глядя в потолок, поскольку знал, что эта проблема непременно встанет.

Но впоследствии Кен убедил его, что все будет хорошо, и спустя какое-то время Дэви тоже в это поверил.

Таким образом, к их четырехлетней подготовке добавился еще один год. Теперь пролетело и это время, и всего через день этот пятый год заканчивался.

Отдельные трудности учебы, жертвы и победы представлялись Дэви просто некой лестницей вроде тех мраморных ступеней Инженерного корпуса, по которым он сейчас спускался с грузом для Нортона Уоллиса.

И все же университет оставил след в его душе.

Это уродливое здание появилось на свет в результате коррупции, и в нем продолжала жить коррупционная мораль, незаметная со стороны, так что молодые люди могли подкупать друг друга, похищая общественную собственность, и не видели в этом ничего зазорного. Они заключали сделки, пользуясь паролем «Краденый лес», забыв о его происхождении и просто следуя общему примеру. Однако наряду с этим им передавался и идеализм, живший на страницах книг и в картинах на стенах, славная традиция служения обществу – им предстояло стать инженерами, смотрителями физического мира.

Для людей в этом здании звездами мировой величины являлись Фултон, Уитни и Эдисон, развившие американскую традицию изобретений, полезных в первую очередь с практической точки зрения. Представителями же «чистой» науки, такими как Ньютон, Фарадей и Эйнштейн, они восхищались скорее умозрительно, хотя и признавали их заслуги.

Изобретатели, с которых Дэви старался брать пример, имели ничуть не меньшее значение, чем «чистые» ученые, – разница заключалась только в их характере. Уоллис всегда говорил, что главное стремление ученого – узнать что-то полезное, неизвестное прежде, в то время как Дэви испытывал стремление инженера-изобретателя – создать что-то полезное, что никогда не было построено раньше.

Если Дэви и принимал как должное какую-то материальную плату, то для него это был лишь символ, поскольку он знал, что невозможно измерить в деньгах все выгоды, полученные от укрощения пара, или ценность победы над вечной тьмой, одержанной крошечным переносным солнцем – электрической лампой накаливания. Здесь, в университете, весь мир стал казаться ему родным домом, потому что именно здесь он почувствовал себя частью одной из великих мировых традиций. Традиции стремиться к лидерству и не бояться нового – делать среду обитания менее враждебной к человеческой жизни, продвигать и поддерживать изобретения, которые меняли к лучшему мир, если уж не людей в нем. То, что каждое изобретение могло быть использовано во зло, указывало на глубокие недостатки в обществе, получавшем эти дары; но сами дары всегда были семенами свободы – это все, что мог предложить обществу инженер.

Несмотря на то что профильные учебники Дэви глотал с ненасытной жадностью, его познания в художественной литературе ограничивались фрагментами книг англоязычных писателей, обязательных к изучению на первом курсе. Он отметил там для себя лишь одну фигуру, имевшую значение: Прометей, даритель света. Нортон Уоллис для Дэви был Прометеем, как и каждый человек, чьими работами юноша восхищался. Уже в двадцать лет он чувствовал, что такая же судьба уготована ему самому; но одинокая скала и хищные орлы казались пока такими далекими…