Внезапно – как бывает, когда резко доходит смысл подслушанного чужого разговора, – он понял, что через несколько секунд умрет. Сжавшись в маленькую точку сознания, которая родилась еще до того, как он сделал первый вдох, и останется живой до последнего, чтобы увидеть собственную смерть, а затем умереть, он оплакивал себя так, как не смог бы никто другой.

А в следующее мгновение, задыхаясь и кашляя, он жадно втянул в себя чудесный вкусный воздух, когда Кен за шиворот вытащил его на чистое место и поднял на поверхность. Дэви знал, что спасен, и смотрел на брата полными обожания глазами, все еще залитыми водой и слезами.

– Ты в порядке? – прошептал Кен.

Дэви мог благодарить брата только мутным взглядом, пока его рвало водой прямо Кену в лицо. Видя, как тот невозмутимо терпит очередную неприятность, Дэви ощутил к нему еще большую любовь. Старший брат – навсегда старший брат, истово повторял он себе, и может это доказать, спасая жизнь младшему. И Дэви дал себе зарок провести всю оставшуюся жизнь, возвращая Кену долг и искупая свой бунт, который теперь казался почти кощунством.

Теперь, годы спустя, Дэви снова убрал эту историю в дальний ящик памяти, хладнокровно сказав себе: самое главное, что в тот день он накрепко усвоил первый принцип инженерной религии. Вера, что машины будут делать именно то, для чего они созданы. И несправедливые слова Уоллиса, что Кен является всего лишь марионеткой Дэви, тут совершенно не к месту. Нет, Кен всегда оставался старшим братом во всех смыслах этого слова. И всегда им будет.

Погруженный в раздумья, Дэви забыл об осторожности, снимая с аппарата вторую канистру, и она проскрежетала по цементному полу. Уоллис раздраженно обернулся на шум, готовый взорваться и выкрикнуть в испуганное лицо помощника все самое жестокое, самое горькое – все что угодно, кроме своей искренней к нему любви. Но внезапно осекся, поморгал, и его взор просветлел, отчего Уоллис сразу стал выглядеть гораздо моложе. Деловитый инженер внутри него закончил расчеты, принял решение и бесцеремонно отодвинул старого ворчуна в сторону. Он заговорил совершенно другим голосом – вдумчиво и по существу:

– Я смогу собрать камеру сгорания уже сегодня. Это значит, что завтра все будет готово для перекиси.

Дэви секунду стоял, внимательно глядя на него. Затем с облегчением расслабился. Эти резкие переходы от спутанности сознания к ясности всякий раз напоминали отсрочку приговора, о которой догадываешься по внезапной улыбке на губах палача.

– Но я только что вам говорил, – напомнил он. – Завтра у нас выпускные экзамены.

Уоллис покопался в памяти, и его лицо озарилось гордостью.

– Подойди-ка ближе, сынок, чтобы я мог тебя видеть. Не стой там в тени. Вот, так-то лучше. Стало быть, завтра важный день, да? Это замечательно. Но я вот что думаю: не разумней ли вам, ребята, было бы начать с какого-то небольшого прибора, не такого амбициозного изобретения, как та задумка, о которой вы рассказывали, – ну, понимаете, просто на первых порах.

Дэви покачал головой.

– Мы целиком погружены в этот проект. У нас даже не возникает никаких других идей. Каждый месяц мы сидим как на иголках, пока не проверим очередной «Вестник патентного ведомства», чтобы убедиться, что никто нас не обскакал.

– Быть первым – не всегда самое главное, – заметил Уоллис. – Быть лучшим – гораздо важнее. Черт побери, да ты и сам это знаешь.

– Но самое важное – это деньги.

– Да брось, на самом деле тебе плевать на деньги, – хмыкнул Уоллис. – Зачем ты притворяешься, что это не так?

Дэви кинул на него быстрый взгляд:

– С чего вы так решили?