И вот, помню, женская половина отправилась собирать дикую ежевику, а эта Эльвира под каким-то предлогом решила остаться в лагере. Чаю, что ли, вызвалась вскипятить – уже и не вспомню, только ее настойчивой желание показалось мне крайне подозрительным. Короче, когда через двадцать минут я вернулась якобы переодеть обувь, натершую мне ноги, она была в нашей палатке. И пыталась…целовать Сашу.

Я, притаившись, стала слушать, что у них там происходит в палатке.

– Эльвира, я женат, не надо, не стоит, Эльвира! (Какая-то возня, пьяный шепот Эльвиры "Никто не узнает, миленький, ну пожалуйста"). Нет, ты очень красивая, просто… Я жену люблю. Понимаешь? Прости, не могу.

После этих слов Саша, застегивая верхние пуговицы рубашки, вышел из палатки и увидел меня.

Был скандал, конечно. Очень хотелось вцепиться ей в волосы и разодрать размалеванное бесстыжее лицо, но потом…Какая-то жалость меня взяла, что ли… И гордость за мужа, и… за себя.

Мы уехали в тот же вечер и больше по сплавам никогда не ездили. Хотя Саша мне как-то признался, что ему не хватает этой палаточной романтики. И не времена изменились – нет, просто мы другие.

Но наша любовь – я свято верю в это – осталась неизменной.

Господи, какая же я балда. Ведь Саша всегда говорил мне: "Если я полюблю кого-то, ты узнаешь об этом первой".

Переполненная раскаянием по саму макушку, я вновь кинулась звонить мужу, но телефон по-прежнему молчал. Уже и Надежда Игоревна с Ванькой вернулись с прогулки, и Андрей из колледжа пришел, а Саши все нет. Недолго думая, я решила позвонить в больницу.

– Александр Павлович ушел примерно два часа назад, – ответил звонкий голос молоденькой дежурной, – Что значит, куда? Он мне не докладывает! – раздражившись, она повесила трубку.

Господи, что же я натворила?! Куда он мог пойти?! Может быть, к Костику?

Дрожащими от волнения пальцами я набрала городской номер Костика. Трубку долго не снимали.

– Олька, ты что ли? Ты на часы смотрела?! – пробовал возмутиться Костя, но мне было не до китайских церемоний.

– Саша у тебя? – перебила я его, – Он домой не пришел ночевать! Я знаю, что он у тебя! Немедленно позови его к телефону!

– Саша… спит. Очень крепко спит, Оля, я не хочу его будить, – ответил Костик после минутного молчания, – Мы немного выпили… Короче, не волнуйся, ложись спать, ладно? Завтра утром он придет.

Немного успокоенная, я вернулась в спальню и взяла на руки кряхтевшего недовольного Ваньку. Так, малыш, пора переодеваться, кушать и опять переодеваться. И спать, спать… Утро вечера мудренее.

Александр Морозов, врач-хирург высшей категории, проснулся утром от того, что на лицо ему лилась холодная вода. Он распростился со сном, в котором катался на сап-борде по океанским волнам и, вздрогнув от холода, проснулся окончательно.

– Ты че творишь? С дуба рухнул? – Саша кое-как поднялся на постели, протер глаза, пытаясь сфокусироваться на расплывающемся лице перед ним. Голова раскалывалась от боли, а тело ломило, требуя возвращения в уютную теплую постель.

Костик – друг детства и по совместительству коллега, убрал чайник и кинул в друга большое махровое полотенце.

– Я что, виноват, что ты спишь как убитый?! Мне вообще-то на работу, да и тебе вроде как тоже. Так что иди в душ, чаю с аспиринчиком выпьешь и будешь огурцом. Давай, давай, хорош валяться! Меня на работе штрафуют…

После контрастного душа и горячего завтрака в виде яичницы с колбасой и кружки крепкого чая с аспирином Саша и в самом деле почувствовал себя лучше. Он оглядел кухню Костика, по-холостяцки неуютную: на окне колыхалась простая белая занавеска, зеленый кухонный гарнитур сверкал чисто вытертыми (профессиональный бзик) и пустыми поверхностями: ни разноцветных чашек в подставках, ни баночек с приправами и всяких прихваток. На полу выстроилась шеренга из бутылок – выпили они вчера изрядно. Костик раздраженно поскреб остатки яичницы со сковородки и кинул отмачиваться в раковину.