– Я с Таней чувствую себя мужчиной, – признался Саша после недолгого молчания, – Интересным, молодым мужчиной, а не "Саня – принеси – купи- подай – убери". Нам есть о чем ахаться, понимаешь, и это классно… Это давно забытые ощущения – так пахла моя молодость: сплавом по быстрой реке, горными вершинами, пиком наслаждений с любимой женщиной. Куда это все ушло, скажи – куда?!
– Да вы романтик, батенька, – усмехнулся Костя, – Давай, за романтиков и за любовь…
– И это все, что ты можешь сказать? – вскинулся Саша.
– Нет. Еще могу сказать, что у тебя в разгаре самый настоящий классический кризис среднего возраста. Давай, вздрогнули…
Мужчины, чокнувшись стаканами, выпили. За окном стремительно темнело. Где-то там в темноте пустой квартиры плакала красивая, молодая Таня Резванова. Красивые тоже плачут – и чаще бывают одинокими. Странно, да?
Глава 7
Пока ждала Сашу с работы, раскаяние и чувство вины охватывали меня все сильнее и сильнее.
Надежда Игоревна твердо решила не уезжать, пока не поговорит с сыном. С одной стороны, это было мне на руку: я устроила их с Ванькой на большом диване в гостиной, обложила погремушками и ушла на кухню пить чай (огроооомную кружку) и читать книгу (наконец-то!).
С другой стороны – отдохнуть и толком расслабиться мне не удавалось, потому что свекровь дергала меня каждые пять минут:
– Оля, он описался, где у вас тут штанишки? Как это где подгузник? Я его выбросила, попробуй сама в таком компрессе походить целый день…
– Оля, у него на попе прыщик выскочил! Ты там сладкого не ешь – это все отражается на ребенке.
– Олечка, пеленку надо погладить. Что значит, зачем? Там же бациллы, это вредно для ребенка! И он, кажется, уже проголодался. Что ты, какая соска – она же прикус портит!
Успокоилась Надежда Игоревна только тогда, когда я объявила, что буду печь мясной пирог для уставшего после работы Саши. Свекровь притихла и принялась качать внука.
Однако Саша домой не торопился. Утром перед работой он позвонил мне и рассказал, что вчера они с Костиком перебрали лишнего и поэтому он забыл позвонить. "Да-да, буду в восемь. И хлеба куплю, ага".
Часы пробили восемь вечера, потом девять и даже десять. Пирог наполовину был съеден оголодавшим Андрюхой. Свекровь, виновато вздыхая, отправилась домой ("Там Пашенька совсем один, мы вас ждем в субботу на даче"). Василий безобразничал, гоняя по полу мою дорогую тушь, а ваша покорная слуга дойной коровой распласталась на диване с жующим (!) грудь ребенком – на четвертом месяце у Ваньки стали прорезываться первые зубки. Временами он от всей души прихватывал грудь набухшими красными деснами – весело улыбаясь при этом. А мне хотелось лишь одного: лечь лицом в подушку и разрыдаться.
Вот где он ходит, где?! Телефон у него снова выключен, а Костик, которому я снова позвонила в надежде застать там Сашу, наорал на меня, сказал, что семья Морозовых мешает ему устраивать личную жизнь, и повесил трубку.
Сашка пришел домой в двенадцатом часу – тогда, когда от моего раскаяния и вины не осталось и следа. Спокойная, домовитая женщина исчезла, испарилась вместе со слезами на подушке, и на ее месте вновь была уставшая, замученная бытом и декретом истеричка.
– Где ты был? – визгливым нервным голосом спросила я, сама не узнавая себя. Хотелось перечислить ехидные предположения, но перевернутое бледное лицо Сашки испугало меня.
Он, не отвечая, прошел в кухню и сел на диванчик за столом, задумчиво подперев голову кулаком. Взгляд тоскливый и обреченный, как у человека, приговоренного к смерти.
– Что случилось? Кто-то умер? Скажи, все хорошо? Ну не молчи, пожалуйста! – закричала я, не думая о том, что разбужу недавно уснувшего ребенка.