– Что если мы оставим следы?

– О, не переживай за это, – улыбка Нота сулила смерть.

– Может, расскажешь уже, что мы здесь делаем и зачем тебе понадобилась я.

Он прошел в глубь квартиры, и на его лбу появилась хмурая складка. Плохой знак. Очень немногие вещи заставляли гневаться южного, полного солнца и морского бриза бога. Но если это происходило, следовало спасаться бегством – ошибок он не прощал, как и злоупотребление его открытостью. Темперамент брал верх всегда, поэтому любое чувство Нота обострялось и раздувалось до невероятных размеров. Я даже удивлена, что он не залюбливал спутниц до смерти и не коллекционировал черепа обидчиков.

– У меня кое-что украли.

Бездна! Все еще хуже, чем я думала.

– Мы встретились у Черты. Он ошивался там и показался мне подозрительным. Кто вообще станет бродить по руинам просто так? – Нот перевел на меня взгляд – Ну, кроме тебя. Но этот явно что-то вынюхивал. Конечно, я сразу почуял его эфир, и это было подозрительно вдвойне: божества просто проходят через границу миров, а не рыскают рядом, присматриваясь. Когда он заметил меня, я уже плотно обхватывал рукой его шею. Непримечательный парень, испуганный и неопасный. Он заверил меня, что впервые вышел в Эонию, поэтому ведет себя так странно. Моя вера в свет иногда оборачивается катастрофой, правда? Я ему поверил. И отпустил. Пока не понял, что меня обвели вокруг пальца.

– Кто он?

– Апат.

Божество обмана, коварства и мошенничества. Вот же демоны!

– Он захотел доказать самому себе, что может. Может заморочить голову богу и обокрасть его. И он заплатит.

Я крепко сжала руку друга и успокаивающе погладила большим пальцем костяшки.

– Что я должна найти?

– Крылатую Эос.

Всего два слова, но они ударили под дых. Это самая важная вещь для Нота, и отобрать ее – словно лишить его души. Мы никогда не говорили об этом, но в Элизии мало что может остаться незамеченным.

Богиня утренней зари Эос была матерью ветров, а про ее любвеобильность ходили легенды. Она меняла мужчин быстрее, чем бегуны Олимпийских игр достигали финиша – боги, смертные, ее бы устроили и Минотавр, и Цербер. В древний век, который мало кто помнит, рассвет не имел цвета, а был лишь кратким мигом, соединяющим время Никты со временем Гелиоса. Теперь же он пунцовый, отражающий свою богиню, стесняющийся всего того, что творилось ночью, и того, что станет видно при свете дня. Эос была настоящей кукушкой, что рожала детей и подбрасывала другим, не прекращая своего полета. Но дети зачастую любят мать вопреки всему. Так произошло и с Нотом. Не ставший близким своим братьям, чья суть заставляла носиться по разным частям света, он хотел сохранить хоть какое-то воспоминание об Эос.

Маленькую бронзовую крылатую фигурку он нашел давным-давно у какого-то торговца и с тех пор не расставался с ней. Носил как талисман. Но все мы знали, что дело не в удаче – ее у Нота было сполна – а в том, что намного проще смотреть на безмолвную копию, чем на живой оригинал, если хочешь представить, что где-то есть тот, кто тебя любит и ждет. И я верну ее богу во что бы то ни стало.

Тряхнула волосами, расслабилась, позволила эфиру в крови нагреться чуть больше обычного и втянула носом воздух квартиры. Я чувствовала плесень, что не была видна с первого взгляда, но притаилась в углах и на стенах под обоями, тухлые продукты, не достигшие мусорного бака еще неделю назад, несвежее белье, к которому примешивался запах телесных жидкостей, чью природу я даже не хотела знать, старое дерево, где в недрах копошились разъедающую мебель жуки. Пришлось напрячь дар, чтобы меня не стошнило прямо посреди комнаты. И я потянулась дальше за едва различимым металлическим запахом с примесью розмарина – воспоминаний, что хранила в себе бронза – и грейпфрута, который был ароматом самого Нота и прочно въелся в фигурку от того, что он часто держал ее в руках.