– Ко мне? – удивляется Грин. – Для чего?

– Чтобы разведать, что вам известно.

– И ты так в открытую…

– Я для всех завсегда открыт всей душой.

– Стало быть, снова на службе у прежних хозяев?

– У прежних, у прежних! Слава Богу, простили.

– Что именно простили?

– Что выжил, – гордо отвечает Тенин.

– И ты верою и правдою им служишь теперь?

– Я всякому служу, перед кем предстаю.

– Отомстить не желаешь друзьям?

– Ох, как хочу, но не могу.

– Боишься? – усмехается Грин.

– Да я к ним всей душой прикипел, а они со мной эдак!

– Что они нынче готовят? Какие преступления?

– Вы спросите, отвечу.

– Что знаешь про голову Гоголя?

– У Бакрушина голова. Он с ней не расстается, возит с собой в саквояже.

– Для чего?

– Сказывают, будто приезжий француз или немец вставит череп в какое-то магическое устройство. На толпу, мол, направит, и народ под гипнозом пойдет куда надо.

– Тебя тоже гипнотизировали? – спрашивает Антипов, подходя к ним.

– Я сам безо всякого гипноза готов масонам служить.

– Почему именно Гоголя череп? – спрашивает Антипов.

– Знаменитый был медиум, мол. Впитал в себя многие духи.

* * *

– Слыхали? – спрашивает Грин. – Что скажете?

– Мог бы сказать бред, но не скажу.

– Сказали уже. На первый взгляд кажется бред, да?

– Врет он все.

– Он не врун, а переносчик ложной информации.

– Ложной! – подчеркивает Антипов. – Вот: сами согласны!

– Да, ложной, но именно той, которой на первый взгляд не стоит пользоваться.

– Понимаю, но можно, ее исключив, использовать что-то другое. Чем неизвестно, однако.

– В том то и дело, что они под видом ложной информации подсовывают нам настоящую.

– Так уж и настоящую! – иронизирует Антипов.

– Близкую к настоящей.

– Как же отделить правду от вымысла?

– Есть один способ, хотя тоже сомнительный.

– Все сомнительно, что с вами связано. Что за устройство? Где здесь хотя бы толика правды?

– Скажите, вы верите в Бога?

– Верю, – крестится Антипов.

– Может быть, вы и верите в нечто, что ждет человека после смерти, а здесь вы не видите ни того, что исходит от Бога, ни того, чем соблазняет нас дьявол.

– Не имею привычки задумываться о явлениях подобного рода.

– Вот именно, – подчеркивает Грин, – не задумывались! Если б задумались, мир предстал перед вами иным. Хотите, я назову вам следующий шаг наших противников?

– Сделайте милость.

– Следующим объектом осквернения будет голова Иоанна Крестителя.

– Доказательства!

– Вот доказательства, – раскрывает Грин газету. – Читайте.

– Синод наложил запрет на спектакль «Саломея» с великолепной Идой Рубинштейн в роли Саломеи.

– Вы считаете, Ида Рубинштейн связана с преступниками?

– Нет, я так не считаю, просто преступники тоже читают газеты. Вся их логика довольно легко читается. Скажите, Филипп Филимонович, давно ли у вас роман с прекрасной незнакомкой?

– Откуда узнали?

– У вас под глазами круги. Как там говорится… шурша шелками и туманами…

– Вам не откажешь в наблюдательности.

– Делаю вывод: если такой серьезный человек, как вы, в разгар следствия впадает во все тяжкие с женщиной, жди пагубы. Не ожидал от вас такого легкомыслия. Раньше, как мне известно, за вами такого греха не водилось.

– Честно говоря, меня это самого смущает. Ничего подобного я еще не испытывал. Нечеловеческое удовольствие.

– А-а… – машет рукой Грин, – все ясно.

– Опять вам все ясно!

– Удовольствие, говорите, нечеловеческое? Знаете, что это такое?

– Страсть…

– Нет, афродизиак.

– Но я ничего не употреблял, не пил и не ел из ее рук.

– Руки тут не причем. Отрава на губы наносится и на прочие места. На соски, например.

– Пожалуй, вы правы, – соглашается Антипов. – Вкус у губной помады был странный.