Путей для отступления не было. Ночной мегаполис исчез. Была лишь аллея. Впереди – жуткое чудовище, над ним – извиваются на ветвях и стонут свистящие головы. Он побежал назад и сразу же увидел приближающиеся чёрные силуэты людей. В их руках – топоры, ножи, вилы и прочий хозяйственный инвентарь. Мужчина почувствовал опасность, исходящую от них – куда более серьёзную, чем от насекомого.

Без вариантов – придётся договариваться с ними. Он побежал к ним, но что-то заставило остановиться и воздеть руки к тёмному небу, исполосованному ветвями деревьев. Головы тянулись к нему и шипели дряблыми губами: «Мертвец, мертвец, мертвец…» Его голова очень скоро пополнит их ряды, и тоже будет издавать звуки адского песнопения.

В лицах людей – хладнокровие и безжалостность, улыбки презрения и желание убивать. Он не успел произнести и слова, как они накинулись на него. Костя ощутил каждый их удар. Убийцы резали, потрошили и расчленяли его. Смерть была мучительной. «Почему я и чем заслужил такое?»

Его пробуждение оказалось болезненным во всех смыслах: ломили кости, тело покалывало, от головной боли хотелось исчезнуть. В крайне удручённом состоянии Костя прошёл на кухню. Часы на стене показывали три ночи. Проклятый кран пропускал воду. Удары капель о нержавейку многократно усиливали головную боль. Ныла душа. И он не видел смысла существовать дальше, проживать никчёмную жизнь.

Всё случилось быстро. Костя более не принадлежал себе: его разум поработили вязы из аллеи кошмаров. Телефон разрывался от звонков и будь он в своём уме, то проклял бы того ублюдка, который осмелился беспокоить его в три ночи. Но нет, – механизм запущен, его действия слажены. Как и тогда.

Подойдя к тумбочке с раковиной, он, что есть силы, рванул её на себя. Капли продолжали падать. Схватившись за голову, Костя заревел, а потом обмотал кран кухонным полотенцем. На мгновение наступило затишье. Затем голоса продолжили сипеть: «Мертвец, мертвец, мертвец…»

Сняв шкафчик кухонного гарнитура со стены, он осмотрел ржавый крюк; соорудил удавку, из бог весть, откуда взявшейся верёвки и вздёрнулся. Темнота принесла комфорт и тишину. Он более не слышал мучительных звуков – лишь лёгкое журчание ручья… Потом всё закончилось.

– Эх, Костик, ты чего творишь такое? – возмущался Решетников. – Устроил переполох! Ну и ночка выдалась!

«Жёлтые стены. Я что, в психушке?»

– За старое взялся? – с недовольством спросил полицейский, – заставил меня поволноваться.

«Ясно. Больничка», – сообразил Костя.

– Господин полицейский, – вклинился женский голос, – крайне не рекомендуется тревожить больного. Вы что себе позволяете?! Любое эмоциональное воздействие может нанести ему вред.

– В глаза его бесстыжие взглянуть хотел, уважаемая медсестра, – отчитался Стас.

– Убедительно прошу вас покинуть палату, – не сдавалась женщина.

– Ухожу, ухожу, – согласился Решетников и в очередной раз бросил на Спирина злобный взгляд.

– Подожди, Стас… – Костя не узнал собственного голоса. – Не понимаю, что произошло. Видимо, потерял контроль над собой… Это было, будто во сне.

– Ну, мерзавец, не смей даже во сне вытворять подобное.

– Со мной действительно всё так плохо? – спросил Костя, взглянув на девушку-медработника в обтягивающем халате.

– Любая активность вам противопоказана. – Стройная фигура в униформе неожиданно вызвала в нём интерес, и следующий его взгляд был уже оценивающим.

– Но, смотрю, быстро идёте на поправку, голубчик, – продолжила она, игриво улыбнувшись.

Он сразу же ретировался. Внезапный прилив сил удивил, но пялиться в открытую на незнакомую девушку стало неловко.