– И вера наша в духовное единство дагестанцев умножает нашу силу…

– О-о! Это уже ближе к мудрым изречениям древних философов, – заметил кто-то.

– Эта мысль вполне достойна первого духовного лица страны, – раздался еще чей-то голос.

– Братья-дагестанцы! – уже в другом, печально-назидательном и по-богословски отчужденном тоне продолжил свою речь имам. – Конечно, Аллах запретил мусульманам вино. И когда вино пьют фасики – простые, невежественные мусульмане, Аллах не сильно гневается на них, ибо невежественны они. Но когда вино пьют алимы, знающие язык Корана, и правители, знающие законы шариата, гнев Аллаха сокрушает небеса и земли! Ведь многие пьющие… и меру-то свою не знают. И когда я вижу осоловевших Жават-хана, Эрпели-хаджи или Дибирали-ага, – те аж замерли за столами, услышав свои имена, – то сердце мое переполняется стыдом за них! Эти ханы и беки претендуют на высокое звание ученых людей, знатоков шариата…

Кто-то при этих словах одобрительно рассмеялся, кто-то начал разговаривать о чем-то своем. Послышались даже шутливые упреки в адрес пьющих вино, их, мол, нельзя допускать в мечеть.

– Ты что, Басир-хаджи, – перебил его Нуцал сдержанно и даже несколько шутливо, – пользуясь случаем, когда весь Дагестан в Хунзахе, хочешь отвоевать у меня жирный кусок власти?

Опять пирующие взорвались хохотом, кто-то даже укатывался вдоль длинного стола, едва не проваливаясь под него. Нуцал же продолжил в том же непринужденном духе:

– Проповеди следует читать в мечети во время джума-намаза, а на праздниках нужно произносить речи, приличествующие уму и духу…

Басир-хаджи смущенно замолчал и тут же покинул пир.

Через некоторое время в тронный зал явились рабыни в разноцветных шелках, внесли в зал на больших серебряных подносах рыбу, так искусно приготовленную нуцальским поваром, что ее запахи перебили запахи шашлыков и вареного мяса. У славных мужей за столами вновь разыгрался аппетит, и они с удовольствием стали есть жареную рыбу.

– Скажи-ка, мой славный родич Юсуп-Шамхал, много ли еще в Каспии осталось форели, а то она мне так понравилась, что хочу приказать своему искусному повару приготовить ее на Уразу-Байрам?

Правитель Тарковского шамхальства громко рассмеялся и ответил:

– Форель, конечно, рыба вкусная, но, сколько себя помню, в Каспии она не водится. На Уразу-Байрам я пришлю тебе осетра и черную икру…

– Спасибо, родич, я непременно поем рыбу из моря, – поблагодарил Нуцал Шамхала и, метнув в своего визиря острый колющий взгляд, поманил к себе пальцем. Когда тот подошел и наклонился к нему, Нуцал шепнул на ухо: – Немедленно отправляйся в подземелье и выбери себе самую темную келью! Абурахим мгновенно побледнел, глаза его словно потухли. Он шепнул обязательное «повинуюсь» и удалился с высочайшего пира. Следом затопал в больших зашнурованных чарыках стражник, которому Нуцал подал непонятный для гостей знак.

– А послушай-ка, родич Мухаммад-Нуцал, – обратился таркинский правитель, – ты не хочешь купить корабль и держать в порту малоногого29 царя своих рыбаков? Это прибыльное дело, хочу тебе заметить…

– Корабль? Зачем он мне? – пожал Нуцал плечами. – Вот если бы ты предложил мне хорошую землю для пастбища, без солончаков, я бы не отказался.

Резонность шутки оценили за столами.

– Я говорю тебе это потому, что ссыльные моряки, которые отбывали срок наказания в порту, как на каторге, возвращаются к себе на родину, на север. У них там, в Санкт-Петербурге, недавно скончалась императрица Елизавета, дочь того самого малоногого царя, который при моем деде Махмуд-Шамхале высаживался с моря на нашем берегу с полчищами своих солдат… И если корабль покупать сейчас, пока нет других ссыльных моряков, то обойдется очень дешево. Всего каких-то две сотни серебром…