– Скунс вонючий, – шиплю, наклоняясь к бардачку и выуживая из него упаковку влажных салфеток.

Дергаю за язычок, распечатывая пачку, и достаю сразу несколько штук. Одной здесь явно будет мало.

Вымещая недовольство на ни в чем неповинной тряпке, комкаю ее несколько раз, а затем тщательнейшим образом протираю ладошки с обеих сторон, пока они не краснеют от моих стараний.

И всё равно кажется, что недостаточно хорошо, по-прежнему Сидоровым воняет.

– Приеду, дважды руки с мылом вымою, – бурчу, стараясь успокоится. – Или даже трижды.

Прикрываю глаза и делаю медленный глубокий вдох. Шумно выдыхаю.

Повторяю процесс еще раз. Только после этого разрешаю себе пристегнуться, нажать на педаль газа и плавно покинуть парковку.

Есть у меня такая черта – в эмоционально сложные моменты я стараюсь заморозиться, отключить чувства по максимуму, чтобы мозг, не отвлекаясь на лишнее: панику, психоз или истерику, работал исключительно над решением возникшей проблемы.

Поэтому, когда наступает звездец, я обычно не кричу, не закатываю скандалы, не бью посуду и морды. Просто слушаю, смотрю, улыбаюсь. Веду себя спокойно и выдержанно.

Зато после… после приходит откат.

Неприятный и выматывающий. Как сейчас. Когда нервное напряжение, сжатое в тиски воли, наконец, получает освобождение и разворачивается во всей красе, выражаясь в пульсирующей в висках боли, дергающемся веке и ходящих ходуном руках. И вот тогда я и рычу, и брюзжу, и плююсь ядом, как только могу и умею.

– Ничего, Максимушка, ничего. Радуйся, пока можешь, отмечай сделку, – приговариваю, выворачивая на проспект. – Посмотрим, как завтра запоешь, когда поймешь всю глубину моей подставы. А уж когда Аль Мади прочухает, штрафные санкции тебе цветочками покажутся. Сам за вазелином в аптеку побежишь.

Продумывая свои завтрашние действия, включаю громкую связь и ставлю в набор номер Савранской.

Первая попытка оказывается неудачной. Ульяна трубку не берет. Не сдаюсь и делаю дозвон повторно.

На пятом протяжном гудке почти прихожу к мысли, что планы придется корректировать. Но негромкий щелчок оповещает, соединение всё-таки установлено.

– Привет, Ирин, – тяжело дыша, проговаривает Ульяна. – Извини, что сразу не ответила. На пробежке была и только вернулась.

– Привет, Уль. Ничего страшного. Рада тебя слышать даже с задержкой, – усмехаюсь, сверяясь с маршрутом на гугл-карте, чтобы выбрать тот путь, что будет короче по времени.

Но пятница вечером, как понедельник с утра. Жуткие пробки повсюду, и куча идиотов, пренебрегающих правилами дорожного движения.

– Что-то случилось?

– Да. Мне твоя помощь нужна, – произношу без обиняков, притормаживая на светофоре. – Сможешь оформить мне больничный сегодняшним числом?

– Смогу, – ответ следует практически без раздумий. – Диагноз принципиален?

– Абсолютно нет.

– Надолго?

– Две недели.

– Хм…

– Я увольняюсь, – отвечаю на незаданный вопрос, потому что точно знаю, Уля его и не задаст. Неисправимая скромница.

– Что-то случилось, Ирин? Помощь нужна? Не липовая, настоящая врачебная? Любого специалиста найду. Только скажи.

– Нет, дорогая, спасибо. Клянусь, я полностью здорова, – спешу ее успокоить, чтобы не надумала лишнего и ужасного. – Просто не хочу отрабатывать положенный законом срок на прежнем месте.

– О, ясно, – и снова ни вопроса. – Но всё равно… если что, имей ввиду, я готова.

– Спасибо еще раз, Уль. И не переживай, твое дело я по фирме не проводила. Оформила консультациями. Проблем с Сидоровыми не будет. И мне ничто не помешает вести его дальше. Конечно, если ты сама не передумаешь.

– Вот еще, – слышу уверенный смешок. – Мне совершенно всё равно, числишься ты в конторе или нет. Я лично к тебе за помощью обращалась.