Относительно генезиса, отправной точки начала «Большой Игры», как мы уже отмечали, среди отечественных и зарубежных исследователей существуют разные точки зрения. В основе «Большой Игры», как справедливо отметил журналист М.В. Леонтьев, первоначально лежал страх англичан потерять колониальные владения в Индии – «жемчужине британской короны». «Британия была просто уверена – Россия обладает таким могуществом, что в принципе не может не претендовать на Индию. Собственно, это и было единственным основанием британских страхов, временами доходящих до паранойи»[11]. Хотя, как, наверное, ему заочно возразил бы современный британский журналист Питер Хопкирк, «что бы ни утверждали историки сегодня в ретроспективе, в ту пору русская угроза Индии представлялась вполне реальной»[12].

Поэтому неудивительно, что целый ряд англосаксонских исследователей, в частности, как констатирует Е.Ю. Сергеев: «Э. Ингрэм, Д. Морган, М. Эдвардес, П. Хопкирк, К. Мейер и Ш. Брайсэк, Р. Джонсон, а также индийский историк Вишванатам Чавда относят начало Большой Игры ко второй половине XVIII в. Например, Р. Джонсон называет в качестве исходной точки 1757 г., когда англичане приступили к систематическому покорению Индостана, тогда как его коллеги – британские историки – находят истоки этого процесса в эпохе Наполеоновских войн. Скажем, М. Эдвардес указывает на тильзитское свидание российского и французского императоров в июле 1807 г., во время которого, как известно, обсуждался проект совместного комбинированного похода на Индостан по суше и морям. Несколько вариантов датировки начала Игры можно обнаружить в работах Э. Ингрэма – 1798, 1828–1834 или 1828–1842 гг.»[13].

Э. Ингрэм увязывает начало «Большой Игры» с эпохой Великой французской революции, кульминацией активного англо-французского противостояния за мировую геополитическую гегемонию и сменой Франции – основного соперника Англии на Россию. «В своем заключительном труде, охватывающем последнюю четверть XVIII – первую треть XIX в., Ингрэм пришел к <…> выводу о том, что Большая Игра была вызвана стремлением британцев навязать остальному Человечеству свои представления об устройстве мира, а затем попыткой избежать последствий провала предпринятых усилий. Чтобы аргументировать эту интерпретацию, британский профессор предложил определить Большую Игру как “изобретение англичан в соавторстве с турками, иранцами, афганцами и сикхами, направленное против русских”»[14].

Российский журналист М.В. Леонтьев, снявший многосерийный документальный фильм о «Большой Игре», видит её истоки в успешной для России Русско-турецкой войне 1787–1791 годов, взятии Очакова и последующим успешном обретении и освоении Новороссии[15]. Слова премьер-министра Великобритании Уильяма Питта-младшего, сказанные им в 1788 году во время его выступления в британском парламенте, очень хорошо вписываются в эту канву: «Высокомерие русского кабинета становится нетерпимым для европейцев. За падением Очакова видны цели русской политики на Босфоре, русские скоро выйдут к Нилу, чтобы занять Египет. Будем же помнить: ворота на Индию ими уже открыты»[16].

Об этом же периоде в своих работах пишет и британский журналист П. Хопкирк, который утверждал, что именно в 1791 году российская императрица Екатерина Великая уже «обсуждала тщательно разработанный план по освобождению Индии из крепнущей хватки Великобритании»[17], хотя, впрочем, «дальше обсуждения плана дело не пошло (Екатерину отговорил её главный министр и бывший любовник, одноглазый князь Потёмкин), но это был первый из длинной цепочки подобных прожектов вторжения в Индию, с которыми русские государи забавлялись ещё около столетия»