– Сиди спокойно.

– Тут нищие пришли, старина Чжан! – крикнул дровосек. – Еду просить, наверное.

Из нашего дома, наклонившись, быстро вышел человек в белом фартуке и серой шапке с изрезанным морщинами лицом. Рукава высоко закатаны, руки в муке.

– Попросите где-нибудь еще, тетушка, – дружелюбно начал он. – Мы солдаты, на пайке, и подать вам что-то не получится.

– Это мой дом, – ледяным тоном проговорила матушка.

Все находившиеся во дворе на миг замерли. Сидевший с намыленной головой вскочил и вытер рукавом потеки с лица, обратив к нам громкое мычание. Это был старший немой Сунь. Он подбежал, издавая нечленораздельные звуки и размахивая руками. Видно, много чего хотелось ему сказать, но что именно – понять было невозможно.

Мы растерянно смотрели на его грубое лицо, и в душе у нас зарождались нехорошие предчувствия. Немой вращал желтоватыми белками глаз, толстый подбородок подрагивал. Повернувшись, он бегом направился в восточную пристройку и притащил оттуда щербатую фарфоровую чашу и свиток с птицей. Подошедший бритоголовый со штыком похлопал его по плечу:

– Ты их знаешь, Бессловесный Сунь?

Немой поставил чашу на землю, поднял одну из щепок, присел на корточки и вывел неровными разнокалиберными иероглифами: Это моя теща.

– Вот оно что! – оживился бритоголовый. – Значит, хозяйка вернулась. Мы пятое отделение первого взвода отряда подрывников-железнодорожников. Я командир отделения Ван. Мы сюда на отдых прибыли, уж простите, что заняли ваш дом. Ваш зять – наш политкомиссар прозвал его Сунь Буянь, Бессловесный Сунь – боец добрый, храбр и бесстрашен в бою, мы берем с него пример. Сейчас освободим дом, тетушка. Лао Люй, Сяо Ду, Чжао Даню, Сунь Буянь, Цинь Сяоци! Быстро собрать свои вещи и очистить помещение!

Солдаты отставили дела и зашли в дом. Потом выстроились на дворе в шеренгу: за спиной – сложенные и крепко связанные одеяла, на ногах – обмотки и матерчатые туфли на толстой подошве, в руках – винтовки, на шее – мины.

– Прошу, тетушка, заходите, – пригласил командир. – Все здесь пока подождут, а я к комиссару за указаниями.

Все бойцы, даже старший немой, которого теперь звали Бессловесный Сунь, стояли навытяжку, как сосенки.

Командир схватил винтовку и убежал, а мы вошли в дом. К котлу, в котором клокотала вода, была пристроена двухъярусная пароварка из камыша и бамбука, из ее щелей вырывался пар; в очаге жарко пылали дрова. В воздухе стоял аромат пампушек. Пожилой повар, с виду очень добродушный, подбросил еще дров, виновато кивнув матушке:

– Вы уж не серчайте, мы тут без вашего согласия печку переделали. – И указал на глубокий желоб под очагом. – Эта штука получше десятка мехов будет. – Пламя гудело с такой силой, что у нас появились опасения – не расплавится ли у котла днище. На пороге сидела раскрасневшаяся Линди и щурилась на вылетавшие из щелей в пароварке струйки пара. Пар поднимался вверх, принимая самые разнообразные формы, и чем дольше за ним наблюдать, тем красивее он кажется.

– Линди! – позвала матушка.

– Сестра! Третья сестра! – подхватили пятая и шестая сестры.

Линди бросила на нас отсутствующий взгляд, будто мы не были знакомы вовсе или же ни на минуту не расставались.

Матушка провела нас по чисто прибранным комнатам, но нам было как-то неловко, мы будто стеснялись, и она решила снова выйти во двор.

Солдаты так и стояли в одну шеренгу. Немой начал строить нам гримасы. Маленький пащенок Сыма бесстрашно подошел к солдатам и стал трогать их крепко затянутые обмотки.

Вернулся их командир, а с ним мужчина средних лет, в очках.

– Это наш комиссар Цзян, тетушка, – представил его командир.