Чем труднее добиться успеха, тем решительнее надо приниматься за дело.

Бомарше, «Севильский цирюльник, или Тщетная предосторожность»

– Ну что, начну я? – спросил Суржиков, устроившись в кресле, и продолжил, не дожидаясь ответа. – Начну с госпожи Карен, кухарки. С ней всё просто: при мэтре Алариене она живёт последние двадцать с лишним лет, нанял он её в Монакуме, откуда и перебрался в Москву. Целитель стал очень популярен, и дом его разросся – до переезда из Гамбурга в Монакум всем хозяйством занимался Антуан. в новом доме уборкой стали заниматься приглашённые специалисты, а для готовки нашли госпожу Карен. Причём Алариен не довольствовался тем, что она умела: трижды он отправлял кухарку на поварские курсы, так что теперь она обладательница двух серебряных и одного золотого диплома каких-то престижных кулинарных школ. Одиннадцать лет назад они перебрались в Москву…

– Почему? – перебил его Никонов.

– Потому что в Монакуме от мэтра потребовали вступить в Гильдию или прекратить деятельность.

– Хм… Иначе говоря, к нему шло страждущих больше, чем к гильдейским врачам?

– Ну, вслух это сказано не было, но подразумевалось, – хмыкнул Влад. – А в Москве правила иные, тут в Гильдию вступают по личному желанию, а для практики нужна лицензия, выданная Минздравом, и подтверждённый диплом. Здесь после переезда Алариен нанял управляющего и секретаря. Вернее, сначала у него работала личная помощница, выполнявшая обе эти функции, некая госпожа Мацуо, но три года назад она уехала домой в Киото.

– Была ссора?

– Нет. По словам Карен, у помощницы заболел отец, и её призвали ухаживать за ним. Тогда-то и появился Александр Котенев. Опять же, по словам кухарки, он был неимоверно точен, исполнителен, вежлив и внимателен.

– Сущее совершенство, – пробормотал Алекс, ощутив не то зависть, не то ревность. – Ну, а что-то ещё госпожа Карен рассказала? О том, что происходило в доме после отъезда мэтра, например?

– Кое-что рассказала, да…

Тут Суржиков выдержал хорошую театральную паузу, рассчитывая сорвать аплодисменты, или хотя бы получить толику восторга. И получил, Верещагин не подвёл.

– Как это тебе удалось? Мне она показалась совершенно твердокаменной тёткой.

Влад потёр нос в притворном смущении.

– Ну, видишь ли, я рискнул процитировать – к месту, не просто так! – старую-престарую пьесу Авксентия Цагарели, «Ханума». Там есть такая фраза «Когда в клетке двое – это уже не клетка, а гнездо». Ну, и не промахнулся. Оказывается, в юности это был любимый спектакль госпожи Карен. Она растаяла. Ну, а дальше дело пошло…

– Ты по делу говори, – прервал Никонов эту минутку самолюбования. – Она ж не сразу уехала, так?

– Так. По её словам, мэтр отбыл двадцатого августа, а она взяла билет на «Прекрасную Уту» на двадцать восьмое.

– И что госпожа Карен делала в Москве, оставшись в одиночестве?

– Опять же по её словам – занялась собой, стрижка, маникюр и всякое такое. Встретилась с парой приятельниц, у кухарок существует что-то вроде клуба, который они посещают в свой выходной, вот подруги оттуда. Прошлась по магазинам, чтобы купить подарки. В общем, ничего необычного.

– А когда отбыл Котенев?

Влад хмыкнул.

– С ним получилось смешно. Госпожа Карен сообщила, что ни в какой Лаций он не поехал, сказал, билеты очень дорогие, и жить там негде. Так что на момент отправления «Прекрасной Уты» Александр Котенев оставался в особняке в Малом Гнездниковском. Сразу скажу, что с ним самим мне поговорить не удалось, господин управляющий блистательно отсутствовал. Вроде бы отправился нанимать бригаду для ремонта подсобных помещений.